Е.Л. Кузьмишин
Если Порядок наверху есть лишь отражение Порядка внизу (как утверждает древний мудрец, который кое-что понимает в Порядке), то беспорядки в Департаменте Смерти — тоже в Порядке вещей. Неуклонно падающий уровень смертности в мире, неуклонный же рост количества смертельных болезней, течение которых наука выучилась продлевать, тем самым держа в томительном ожидании все заинтересованные стороны, — все это ослабило стремление Некрологического департамента проявлять какую бы то ни было инициативу. Начало Войны застало его сотрудников врасплох, точно так же, как и все цивилизованное человечество, и, как и человечеству, им пришлось действовать на собственные страх и риск и стараться свалить вину друг на друга пред Небесным Взором.
Сам Ангел Смерти сказал Святому Петру, который на минутку отошел от Врат передохнуть:
— Ну что же делать, приходится работать с тем, что есть, и стараться не опозориться, но…
— Да знаю я, — сочувственно отозвался добрый святой. — Даже при условии, что я собрал всех, кого мог, приходится самому стоять на воротах по двадцать четыре часа в сутки.
— Ну а что там добровольцы у вас, есть от них какая-то польза? – продолжал Ангел Смерти. — По-моему, проще самому всё делать, так, по крайней мере, будешь уверен, а если…
— От этой привычки нужно отказываться, — возразил Святой Петр. — Конечно, в чиновничьей работе постепенно костенеешь, уж сколько их упало в эту бездну… Ну что еще? — Он наконец обернулся к ходившему за ним по пятам серафиму с обиженно поджатыми губами, который все пытался подсунуть ему на подпись рапорт об отчислении. Петр просмотрел бумагу. — Рядовой Р.М. Бакленд, — прочел он, — по обвинению в говорении, что Бога нет. Это всё?
— Он говорит еще, что готов это доказать, сэр, а согласно Правилам внутреннего распорядка…
— Если бы вы сами выучили в свое время Правила, вы бы знали, что «сказал безумец в сердце своем: нет Бога». Вот вам и решение: наверняка контузия. Рефлексы проверяли?
— Никак нет, сэр. Но он все время повторяет, что…
— Отставить! Пропустить немедленно! И скажите там кому-нибудь, пусть с ним подискутируют, что ли. Приведите ему доводы там, не знаю, потяните время, пока Святой Лука не освободится. Еще есть что-нибудь?
— Характеристика на медсестру, сэр. Она проработала в госпитале два года.
— Долгонько, — сурово протянул Святой Петр. — Наверное, успела подрастерять Усердие.
— Вот ее гражданская характеристика, сэр. Я решил, что лучше ее сначала вам показать. — Серафим протянул ярко-алый листок.
— В следующий раз, — ответил Святой Петр, сложив листок пополам и подписав уголок, — заполняй на таком… ну, другого цвета… не помню, другого… бланке, а потом ставь гриф Q.M.A. и сразу пропускай. И не думай о всяких глупостях.
Серафим вспорхнул и скрылся за сияющими Вратами.
— Что это за отдел такой — Q.M.A.? — недоверчиво прищурился Ангел Смерти.
Святой Петр хохотнул:
— Это не отдел. Это статья: «Quia multum amavit»1. Очень удобная статья. Уж я ее так научился растягивать… Так, ну а интересно, от чего все-таки умерло это дитя.
— Сейчас спрошу, — сказал Ангел Смерти и отошел к телефонной будке. — Барышня, мне Отдел военной регистрации и аудита. Да, английская сторона. Нестроевые. Последние поступления. Да вовремя подавали заявление, вовремя! Да… да… медсестра… госпиталь… Франция… Нет! Нет, не «природная и приравниваемая к ней». Я вам говорю… — Он обернулся к Святому Петру: — Так какая, говорите, там у вас записана причина… так сказать, поступления? Ну что «какая причина»? Что у вас там написано? Ага, ну вполне естественная причина: острая сердечная недостаточность вследствие развившегося от недосыпания и переработки плеврита.
— Отлично! — потер руки Петр. — Значит, пойдет на усиленный паек по норме НБТЛ: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». Но могли бы, вообще-то, и раньше моим людям позвонить.
— А что это у тебя за сотрудник? Ну, который сейчас тут был? — спросил Ангел Смерти. — Он у тебя весь такой правильный, да?
— Да они все сейчас пошли такие, — ответил Петр. — Молоденькие Власти с недоделанной Вселенной под началом. Жизни еще вообще не знают, витают в облаках.
Ангел Смерти вздохнул:
— Вот у меня то же самое со стариками — начальниками отделов. Этих живых ископаемых, особенно в отделе Стандартной Гражданской, ну ничем не убедишь, что в это новое время мы просто последнее издыхаем. Да ты заходи — поглядишь на них. Тебе понравится.
— Отчего же не зайти. И зайду, вот только… подожди, сейчас, минутку, тут мой аккуратист снова пикирует с фланга.
Серафим рапортовал о прибытии к Вратам крайне перегруженного конвоя и испросил у Святого Руководства совета, что с ними всеми делать.
— Значит так, я сейчас отбываю на межведомственную инспекцию, и некоторое время меня не будет, — сказал Святой Петр. — Учитесь работать самостоятельно. Поэтому сейчас я на пару часов оставляю вас здесь за старшего и ненавязчиво вам советую, совершенно не пытаясь задушить вашу производственную инициативу и не стараясь оказать влияние на принятие вами решений, все-таки пригласить Святого Павла, Святого Игнатия… да-да, именно Лойолу, и… ну, скажем, Святого Христофора, чтобы они как Надзирающие Заседатели Приемной комиссии вам помогали. Игнатий — один из самых утонченных умов в наших краях, офицер, джентльмен, его слово дорогого стоит. Уверяю вас… — Святой повернулся к Смерти. — …что он весьма искусен в диалектике. Если ему не чинить препятствий, он любого грешника простит. А Святой Христофор пропустит вообще кого и что угодно, только б оно было мокрое и грязное.
— В новых поступлениях они почти все такие, сэр, — сказал серафим.
— Тем лучше. И как я уже говорил, Святой Павел — подон… подобно многим нашим сотрудникам, очень крепкий работник. Но у всех нас свои слабости. Может быть, время от времени потребуется ему напоминать о том, что сам он плавал моряком по Средиземному морю… и посмотрите еще, как там назывался его корабль, вам же не трудно, да? Порт приписки по реестру — Александрия, если мне не изменяет память. Реестр бывает полезно почитать, особенно ввиду этих участившихся морских катастроф. И конечно, даже не буду отдельно повторять: не будьте так жестоковыйны. Это ваш бич… ну, то есть недостаток. В смысле, на публике — пожалуйста, укоряйте их и стыдите, сколько хотите, но… — Голос святого дрогнул. — Но дитя мое, вы и представить себе не можете, как это — ждать прощения. Будьте с ними поласковее… очень сильно поласковее!
Метнувшись молнией падающего света, серафим облобызал сандалию святого и был таков.
— Ха-ха, — без особой радости сказал Петр. — Не особенно он теперь и разгуляется с такой Приемной комиссией-то.
И они пошли к огромному главному зданию отдела Стандартной Гражданской Смерти, которое по крыши утопало в строительных лесах и напоминало поэтому сложенную шахматную доску, заваленную костяшками домино. Они шли по кварталу, разделенному прямыми улицами, пересекавшимися под прямыми углами и застроенными по обе стороны приземистыми длинными зданиями, под завязку забитыми трудящимися не покладая крыльев серафимами.
— Это нам такие временные помещения выделили, — объяснял Ангел Смерти. — Все расширяются и расширяются. Вон там — Военный отдел. А в отделе Стандартной Гражданской ничего не меняли. Они там человечнее человеков.
— И у меня язык не поворачивается их за это осуждать, — сказал Святой Петр.
— Само собой. Мне еще надо отработать одну душу, для которой даже ты не найдешь оправдания, — ласково сказал Ангел Смерти. — Но я, правда, и комиссий особых по приему не формирую.
— Если руководитель не помогает персоналу, персонал сам себе помочь не может, — рассмеялся Святой Петр, между тем как они уже вступили в тень, отбрасываемую главным входом отдела Стандартной Гражданской Смерти.
— Ну и фасад у вас, прямо как в Ватикане, — заметил святой.
— В любом случае, в консерватизме мы от них не отстаем. Сейчас увидишь — у них форма еще гольбейновская. Доброе утро, сержант! Как оно? — воскликнул Ангел Смерти, распахивая пыльные двери и кивая швейцару, действительно облаченному в мрачную ливрею — «одежды смерти», по эскизам еще Ганса Гольбейна.
— Печально. Очень печально, сэр, — ответил швейцар. — Столько поступает несчастных дам и господ, сэр, которые еще ой как могли пожить пару годков. А их сюда теперь шлют буквально пачками отовсюду, да еще и наспех, без достойных похорон…
— Ну вы только подумайте… — сочувственно протянул Ангел Смерти. — Да и мы с вами не молодеем, а, сержант?
Они поднялись по резной лестнице, завешенной продукцией погребальных контор со всего света. Ангел Смерти остановился на лестничной клетке чистого абердинского гранита и кивнул вестовому у дверей.
— Сегодня очень много дел, сэр, — прошептал вестовой, — но я думаю, его величество вас примет.
— Как так? Если не ты начальник отдела, то кто? — прошептал Святой Петр.
— Хочешь — сам спроси, — ответил его спутник. — А я только… — и запнулся, но потом продолжил. — Ну, короче, дело в том, что нашим отделом Стандартной Гражданской Смерти руководит некое Существо, которое является всем тем, чем являюсь я и гораздо больше того. Это Смерть как ее придумали люди — по своему образу и подобию. — Он указал на медную табличку рядом с завешенной черной портьерой дверью. Там значилось: «Стандартная Гражданская Смерть, Ц.П., Ц.У., Ц.Д., Б.П. и т.п.». — Человек человеком, если честно.
— Оно и видно. Я сразу понял по этим буквам. Что они значат вообще?
— Как что? Звания, которые ему наприсваивали в разное время: Царь Призраков, Царь Ужасов, Царь Духов, Бледный Покоритель, ну и тому подобное. Нет, возразить нечего, он их все заслужил. Он человек исключительного ума, но вот только чуть-чуть выскоч…
— Его величество расположены вас принять, — сообщил вестовой.
Его Величество Гражданская Смерть оправдал все их ожидания и вполне соответствовал своим имени и титулу. Никто из земных владык не принял бы их с таким величием и такой милостью, а также — в случае Святого Петра — со свидетельствами такой выдающейся избирательной памяти на лица, отличающей истинных королей. Но стоило Ангелу Смерти спросить его, как идут дела в учреждении, он мгновенно сдулся и снова стал просто начальником отдела, обуреваемым хлопотами и заботами.
— Из-за этой войны, — начал он брюзгливо, — мы тут в СГС постоянно вынуждены теперь бороться за существование. Этот ваш новый Военный отдел, судя по всему, думает, что, кроме войны, теперь вообще ничто не важно. У меня оттяпали две трети архивных ангаров в подвале, от Е-7 до Е-64, под вновь созданный департамент Регистрации и аудита польских жертв среди гражданского населения. Какая нелепость! А мне куда прикажете архивы девать? Только мы их каталогизировали!
— Насколько я понял, — вставил Ангел Смерти, — Военный отдел подавал заявление на конторское помещение у вас в подвале, а архивы ваши они обещали оставить там, где были.
— Ну а как иначе? Они же могут нам понадобиться в любую минуту! Ну вот, пожалуйста, например, прямо сейчас есть дело, которое может представлять интерес для всех нас: некая миссис Оллерби из Вустершира. В настоящий момент умирает от наследственного заболевания, может умереть в любой момент. То есть нам может понадобиться ее личное дело, а где нам его взять, если наш подвал отдают чужим сотрудникам, на которых мы не в состоянии оказывать никакого административного влияния? Они просто пользуются этой войной, чтобы прикрывать халатность и безответственность на местах.
— Действительно, — согласился Ангел Смерти. — Просто удивительно. Я думал, СГС всё это не коснется…
— Пару лет назад я бы с вами согласился, — ответил руководитель СГС. — Но после этого… этого недавнего неуправляемого всплеска смертности, к нашему отделу попросту утратили всякое уважение, даже какое раньше было. И это отражается на работе. И на престиже самого отдела. Ведь чиновник есть то, чем его считает общественность. Вне всякого сомнения, это лишь временное явление, но любой человек со стороны может это заметить, попав сюда. Может, хотите сами посмотреть? — Он наклонился к Святому Петру, который уже начал смущенно ерзать на стуле и сразу спросил, не отнимает ли он время у такого занятого человека.
— Ни в коем случае! Если я не слуга народа, то кто же я? — воскликнул глава СГС и повел их вниз по лестнице в конторские помещения. — Значит так! — говорил он, пропуская их вперед себя в тускло освещенную комнату. — Здесь у нас Международный Погребальный подотдел, МПП, как мы говорим. Он на постоянной связи с регистрацией и аудитом. Просто плакать хочется, когда подсчитываешь, сколько миллиардов мы теряем по всему миру и среди всех народов в эти дни на последних почестях. — Он остановился за спиной совсем лысого клерка, сидевшего за столом. — Но мы все равно здесь учитываем каждую копеечку, правда? Ну вот что у вас сейчас, например?
— Погребальная смета покойного мистера Джона Шенкса Тэннера. — Клерк отодвинулся от лежавшей на столе толстой тетради на пружине. — Урезана душеприказчиками со 173 ф. 19 ш. 1 п. до 47 ф. 18 ш. 4 п. в связи с войной. С вашего позволения, это плачевно, ваше величество.
— А как к этому отнеслись живые? — спросил руководитель.
— Очень спокойно. — Он понизил голос: — Мотокатафалк, ваше величество.
— Вот видите, дурной пример подхватывают и низшие классы! — пробормотал тот. — Вечная спешка, отсутствие благоговения перед Страшной Вестью, небрежность при отдаче Последних Почестей и…
— Ну а что люди по-настоящему чувствуют? — перебил его Петр вопросом к клерку.
— Это не входит в сферу нашей профессиональной компетенции, сэр, — ответил клерк. — Однако что нам точно известно, сэр, так это что они теперь, знаете ли, даже не всегда закупают в должном количестве открытки с траурной каймой.
— Боже мой! — даже раздулся от гнева начальник СГС. — Не закупают открытки! Нужно самому этим заняться. Простите, Святой Петр, но мы, слуги человеческие, как вы знаете, себе не принадлежим. Открыток они, значит, не покупают!
Он довольно официально помахал им рукой и ушел в стенную панель.
— Ну пошли, — сказал Ангел Смерти. — Наконец-то отвязался.
И они пошли дальше, и дошли до конца большой плохо освещенной комнаты. Клерки за столами даже не пытались притворяться, что работают. Вошел посыльный и шваркнул на стол маленький валик для фонографа.
— Эй, кто там? — крикнул он. — С пылу с жару, последние слова умиравшего мистера Уилбрахама Латтимера в записи. Концовка ему удалась.
— Латтимер — молоток! — раздался молодой голос из глубины комнаты. — Выкладывай!
— Значит так, — сказал посыльный, — Латтимер говорит брату: «Берт, у меня сейчас нет времени беспокоиться о таких пустяках, как то, что я помираю, да и у тебя его тоже нет. Так что давай возвращайся себе на Сомму, а я уж как-нибудь с тетей Марией со всем этим тут управлюсь. И ей будет приятно, и тебе полегче». Вашему шефу понравится.
Посыльный присвистнул и вышел. Валик со стоном взял со стола клерк.
— Ну как его теперь, черт меня возьми, приобщить к делу? — сказал он. — Подай-ка сюда дело нашего любимого Гэнтри Табнелла, думаю, придется опять с него списывать.
— Ты поосторожнее там, — прошептал ему коллега, передавая через стол лист машинописи: — Я с утра уже раза два Табби попользовал.
Покойный мистер Табнелл явно успел нагрешить перед принятыми в этом учреждении нормами делопроизводства, потому что листок с его анкетой был порядочно захватан пальцами. Ангел Смерти и Святой Петр с любопытством наблюдали за происходящим.
— Не впихивается сюда тетя Мария, ну никак! — наконец выдохнул клерк. — Так, слушайте все сюда! У нее порок сердца. Она умирает, поднимая страдающего водянкой Латтимера с кровати, чтобы сменить простынь. Она говорит: «Прости, Вилли! Из меня никакая сиделка». Потом присаживается на кровать и дает дуба. Вот это, я считаю, повезло! А теперь я попытаюсь спихнуть это всё в Военный отдел под видом косвенной жертвы и хоть немного передохнуть.
— Вот и передохнешь в котле тогда, — сказал ему сосед по столу.
— Мне не привыкать, — отмахнулся тот.
— Да неужто? — вмешался Ангел Смерти, внезапно выходя на свет из-за высокого пюпитра для настенных карт. — Вы кто вообще?
Клерк закутался в свою робу с изображением костей.
— Я не в штате, сэр, — промямлил он. — Я… я доброволец, просто хотел проверить, как люди себя ведут в нештатной ситуации.
— Правда? Тогда берите бумаги покойных мистера Уилбрахама Латтимера и мисс Марии Латтимер и бегом в справочный стол Военного отдела. А когда их у вас примут, доложитесь дежурному, что направлены в штрафной наряд… скажем, в отдел жертв Дружественного огня, 7ЖД.
Клерк немного пришел в себя и зашевелил пересохшими губами:
— Сэр, но я… я, сэр, вообще-то из Нижнего подразделения.
Долго объяснять не потребовалось. Его всего трясло, как при падучей, с головы до ног, а ведь никто под Небесами не трясется так, как принадлежащие к роду, который «верует и трепещет».
— Вы мне это говорите как официальное лицо или просто как тварь — твари, — после паузы осведомился Ангел Смерти.
— Неофициально, конечно, неофициально, сэр, просто чтобы вы тоже были в курсе.
Его пораженные ужасом коллеги не смогли сдержать улыбку, видя, что, оказывается, Ангел Смерти тоже не всеведущ. Ангел Смерти прикусил губу.
— Не думаю, что Военный отдел будет возражать, — сказал он. — И да, кстати, они там больше не носят эту форму.
Не успел Ангел Смерти договорить, как балахон полетел на пол, и вместо совершенно обычного рядового клерка отдела Стандартной Гражданской Смерти перед ними стоял, расправляя затекшие перепончатые крылья, кудрявый остроухий бес из Пекла. На лопатках у него, однако, прямо в месте крепления крыльев, наблюдались несколько сизых перьев, которые словно грозили постепенно распространиться на всю спину. Святой Петр улыбнулся: это считалось признаком особой Милости.
— Слава Богу! — воскликнул бывший клерк, схватил дело Латтимера и грянул вниз сквозь пол.
— Аминь! — ответили Ангел Смерти и Святой Петр и вышли в дверь.
— Ты, по-моему, что-то там говорил чуть раньше про то, что я на все смотрю сквозь пальцы? — невинно спросил Петр через пару минут.
— Если руководитель не помогает персоналу, персонал сам себе помочь не может, — парировал Ангел Смерти. — Ну что же, теперь придется провести жесткое полуофициальное расследование, чтобы понять, почему это они в СГС принимают на работу черт-те-кого без должного освидетельствования, причем с этим нужно будет управиться до того, как они опомнятся и начнут писать всюду жалобы на меня за то, что я вмешиваюсь во внутренние дела отдела. Прямо как люди! Если думаешь, что тебе пора к Вратам, то короткий путь — вот здесь, через казармы.
Через боковую дверь они снова вышли в Сияние Полного Света Небес. Фаланга блистающих воинств с песней маршировала по плацу.
Тот, кто небо сотворил и его светила,
Тот, кто море нам налил, Чья святится сила,
Он престол Свой утвердил прямо в самом небе…
Ангел Смерти остановился и козырнул их начальнику. Тот подбежал:
— Осмелюсь доложить, сэр, строевая подготовка добровольческой вспомогательной бригады, — отчеканил серафим. — Поступили через отдел Нестроевых потерь, получили приказ помогать своим, чем смогут.
Коробка воинов промаршировала дальше. Вокруг по одному и группами носились Силы, Власти, Престолы, Господства, Славы, Чести, Веры и Любови в таких количествах, которые не снились даже самым отъявленным праведникам. Ангел Смерти и Святой Петр не торопясь двинулись в казарму отдела Нестроевых потерь, где, судя по всему, работа застопорилась.
На стенной панели телефонной линии высветилась строка: «Миссис Артур Бедотт, Портсмут-авеню, 317, Брондесбери. Муж тяжело ранен. Один ребенок». Далее следовал ее диагноз.
Серафим, сидевший на возвышении перед рядами собравшихся у входа добровольцев из вспомогательного подразделения, кивнул и поманил одного из них пальцем. Один из новеньких с нашивками исполняющего обязанности Веры сорвался с места и унесся в направлении Земли.
— Можешь забрать себе, — сказал Ангел Смерти Святому Петру. — Там сейчас начнется сочинение целого эпоса про то, как рядовой Бедотт понес ранение за своих жену и крошку-Бедотта. А нам… — протянул он, снова заслышав хлопанье крыльев, — нам тут не светит.
Влетел и грузно приземлился на пол серафим, перья у него топорщились во все стороны, меч был погнут и зазубрен, на лице еще играли страсти нижнего мира, из которого он только что вернулся, а от грязной хламиды отчетливо несло спиртным. Он хрипло произнес какое-то женское имя и продолжил:
— Провал, полный провал! Вот, полюбуйтесь! — Он показал всем свой меч. — Чуть совсем не обломал об ее бутылку!
— Тоже мне воин! — брезгливо ответил Старший Серафим. — Что ж, попробуем еще раз.
Он снова поманил пальцем, и из толпы вышел тот самый бес, которого Ангел Смерти погнал из отдела Стандартной Гражданской.
— Пойдешь ты! — приказал серафим. — С волками жить — по волчьи выть. Гордыни тебе хватит?
Это был лишний вопрос. Бес буквально излучал ее, она со свистом вылетала из его раздувавшихся ноздрей. Даже не отдав честь, он распахнул крылья и бросился вниз, а за ним, закручиваясь в вихре, устремились стопки машинописных анкет, сложенные на столах.
Святой Петр одобрительно хмыкнул:
— Этот-то ее научит гордыне, не сомневайся. Этот-то станет всем для всех, как говаривал наш добрый друг Павел. Ну, правда, я его обычно поправлял, мол, хорошо бы «всем, чем положено, для всех, кому положено». Красота!
— Это очень трудно, — прошептало откуда-то Терпение с печальными глазами. — У меня прокол за проколом. Мне теперь только к старым девам дорога.
На стенной панели снова загорелось сообщение, на этот раз срочное и множественное: «Несколько тысяч человек, измождены телесно и душевно». Конечно, вызвали Терпение.
— Ну вот, опять! — Оно пожало плечами, комично изображая отчаяние, и упорхнуло, легко и небрежно, как рассветный бриз.
— А почему все это идет в отдел мирных жертв? — спросил Петр. — Они же там в траншеях сидят, я слышал, как грязь чавкает.
— Да это опять что-то связисты напортачили, — ответил раздраженно серафим. — У них постоянно там волны накладываются или что.
— Да, судя по всему, — кивнул Петр, между тем как в громкоговорителе раздалось приглушенное абсолютно безголосое пение под аккомпанемент беспорядочных хлопков.
— Только люби, только люби, как ангелы любят. В небо гляди, в небо гляди… чик!
Песня оборвалась. На панели снова появилось имя. Серафим строго прищелкнул крыльями, и все посмотрели на него.
— Вольно, — сказал серафим. — Он ее встретил.
— Кого ее? — спросил Святой Петр.
— Мать его. Ради романтики позабудешь про болезнь, — сказал Ангел Смерти. В толпе добровольцев раздались приглушенные смешки.
— Ну и слава Богу, — сказал Святой Петр. — Я-то сам — нет. Но извини, мне уже пора.
— Подожди минутку, здесь у нас проблемка, кажется, — остановил его Ангел Смерти.
Панель часто замигала: три коротких вспышки, три длинных, три коротких. Времени раздумывать не было.
— Имя! Имя! — крикнула какая-то молодая Вера. — Имени не разобрать!
Но никакого имени не высвечивалось, только сигнал «SOS».
— Наверняка ложная тревога, — примирительно проговорил Труд с грубо вытесанными чертами лица: он явно был привычен к причудам человеческой природы. — Небось какой-нибудь дурак внезапно обнаружил, что у него, оказывается, имеется душа. Теперь она у него обязана трудиться. Полечу-ка я его полечу.
— Тихо! – крикнуло Добро, потрясая кулаками. Все прислушались.
— Ну что, всё плохо? — спросил наконец Ангел Смерти.
— Не регистрируется, сэр. Имя не сообщают, — отрапортовал Старший Серафим. Сигнал «SOS» становился все отчаяннее, пока не затих внезапно на самой душераздирающей ноте. Добро поежилось.
— Расстрельная команда, — шепнуло оно Святому Петру. — Этот звук ни с чем не спутаешь.
— Что? — не понял Петр.
— Дезертир, шпион, убийца, кто-то типа того, — весомо произнес Старший Серафим. — Они их из-под нашего надзора вывели. Так мне тут! Смирно! Имя высветилось.
И действительно, оно появилось на пару секунд, помигало и снова исчезло, но на этот раз его уже успели записать с полдюжины служащих. Святой Петр, не говоря ни слова, подобрал полы хламиды и целеустремленно зашагал к двери и дальше — в направлении Врат.
— Не торопись, — ухватил его Ангел Смерти за локоть. — Тут такая заваруха, что твои еще не скоро хватятся.
— Разве в наше время угадаешь? Да и в любом случае, сейчас эти из Нижнего подразделения на него набросятся как стервятники. Им как раз такой и нужен для рекламы. Дезертир, предатель, убийца… С дороги, с дороги, детки!
Группа хохочущих детей, окружавших рыжеволосого мужчину, который рассказывал им сказки, разбежалась в стороны. Мужчина обернулся к Петру.
— Дезертир, предатель, убийца… — повторил он. — Помощь не требуется?
— Еще как! — обрадовался Петр. — Марш-марш аллюром «три креста» к Вратам и скажи им там, что я налагаю прещение на отчисления вплоть до моего прихода. — Мужчина бегом устремился в указанном направлении, а Петр кричал ему вдогонку: — А потом сам встань у входа во внешний двор и никого не выпускай, чтоб и муха не пролетела, смотри мне!
Но Ангел Смерти был прав: торопиться было некуда. Толпа у Врат собралась такая, что пропускная способность Приемной комиссии, вне всякого сомнения, упала до нуля, а по прибытии Святого Петра помощник сообщил, что за время его отсутствия очередь выросла вдвое.
— Мы и так делаем все, что в наших силах, — оправдывался серафим. — Но задержки просто неизбежны, сэр. Я уже удвоил стражу сопровождения и послал запрос на новое подкрепление. Вот список откомандированных, сами посмотрите: Д’Арк Ж., Брэдло Ч., Баньян Дж., Кальвин Ж. Список передан мне сей момент Искариотом И. на ваше утверждение, и если позволите, они будут посланы сюда. Также Шекспир В. и…
— Да оставьте! — сказал Петр. — Я сам пойду. А вы тут пока разбирайтесь с анкетами, и смотрите не валяйте дурака: приду — проверю. И да, дайте-ка мне пару чистых бланков.
Он не глядя подхватил со стола стопку бумаг, кивнул сгрудившимся у паспортного стола людям в хаки, мгновенно отметил старшему офицеру пропуск с пометкой «офицер в сопровождении команды» и передал его солидно выглядевшему сержанту-квартирмейстеру, чтобы тот сам проставил количество. Смерть следовала за ним по пятам, а он понесся, продираясь сквозь толпу навстречу новой толпе, ломившейся по двору к Вратам — всех рас, наций и народностей, всех наречий и вер, — простиравшейся куда только хватало глаз по всей равнине.
Прорезая строй впервые побрившихся новобранцев, навстречу ему курсировала пожилая дама, намертво вцепившаяся в портупею курносого майора средних лет. Она загородила ему путь и свободной рукой схватила его той самой мертвой хваткой любящей матери, разжать которую до сих пор не удавалось никакой Силе или Власти.
— Я его нашла! Я. Его. Нашла. Пропускайте! — приказала она.
Челюсть у Святого Петра отвисла. Ангел Смерти усиленно делал вид, что рассматривает окрестности.
— Ну, у нас тут есть некоторые формальности… — начал Петр.
— Формальности у них! А если Джерри нехорошо? Бред! Мужчины… Мой мальчик мне ни разу не подавал повода волноваться, а тут…
— Ну не надо, не надо, ну что ты… — Майору было так же неудобно, как Святому Петру.
— …а вот теперь может подать, если его не пропустят!
— А это не ваше пение я намедни слышал? — светски осведомился Ангел Смерти, чтобы хоть как-то сгладить неловкость.
— Естественно! — отчеканила мать. — Он прекрасно поет. Вот еще и поэтому! Ты же бас, правда, дорогой?
Святой Петр сочувственно поглядел на майора, который готов был сквозь землю провалиться, и поспешно подписал ему пропускной лист. Не сказав и слова благодарности, мать, фыркнув, потащила его прочь.
— Ну и под какую же статью ты его подведешь? — спросил Ангел Смерти.
— ДВ, Докучливая Вдова. Барда-а-ак! — простонал Святой Петр. Он оглядел равнину перед Вратами и потемнел лицом. — Не нравится мне все это. Нижнее подразделение совсем сегодня разгулялось, пашет как в последний день месяца. Надеюсь, стража выдержит.
Толпа постепенно проредилась и составилась в нечто вроде нестройной очереди, вдоль которой тенями метались взад-вперед старавшиеся быть незаметными посланники Нижнего подразделения, пытаясь выцепить из нее то одного, то другого, но их самих отпихивала от людей бдительная стража. Поскольку большинство стоявших в очереди были в хаки, вся сцена очень напоминала то, что на Земле творилось в былые дни у общественного туалета под аркой на вокзале Виктории, когда там останавливался армейский поезд. Лицо Петра просветлело, потому что из Нижнего подразделения раздались петушиные крики, которыми обычно встречали его приход.
— Самая поганая работа — на границе полномочий, — сухо заметил Ангел Смерти.
— Но я же это заслужил! — самодовольно хмыкнул Петр. — Ты только подумай, каково теперь Иуде.
Он с разбегу вломился в самую гущу, где стража с трудом удерживала толпу, и угрозами, криками, убеждением, а иногда — грубоватыми толчками и пинками, начал пропихивать усталых мужчин и женщин вперед, отмахиваясь от полупрозрачных, слабых, но очень настырных духов, пытавшихся ухватить кого-нибудь и утащить в сторону.
Какой-то шропширский егерь только что получил поддельный пропуск вместе с заверением от легконогого посланца Нижнего подразделения, что вход на Небеса расположен вот тут прямо, за углом, и теперь его настойчиво подталкивали в этом направлении, — но могучая рука ухватила его за шиворот и рванула назад, а другая рука ухватила посланца за грудки, а над его головой раздался громовой рев: «А ну пшел вон, гаденыш!». Тут же солдату объяснили, что происходит, обычным казарменным языком.
— А меня-то за что, начальник? — перетрусил егерь. — Я и бабы-то не видал, кроме ангелов, месяцев хренадцать. Я сам из Яффы. А ты откуда будешь?
— Из Нортгемптона, — ответили ему. — Давай назад шагом марш и держись ко мне поближе.
— Э, слушай, а ты не Чарли Брэдло, про которого мне папаша рассказывал? Я помню, ты еще говорил…
— Я тебе еще не то скажу. Это, ты смотри, там твой сержант треплется с бабой в красном — видишь? Хватай его и тащи сюда, бегом.
В это время какого-то офицера-шотландца с глубоко запавшими глазами, словно выпавшего на время из всеобщего гвалта, держал за пуговицу некто очень благочестивого вида, объяснявший ему, что, по логике его древней родовой веры, горец не только безвозвратно проклят, но что это его проклятие было предопределено еще до Сотворения Мира.
— Да, на это нечего возразить, нечего возразить, — печально лепетал молодой человек. — Что ж, пойду с вами.
И он уже сделал шаг в сторону, когда между ним и его собеседником вклинилась худая низенькая фигурка, державшаяся, впрочем, с большим достоинством.
— Месье, — сказал коротышка, — вас успокоит, если я вам скажу, что я… что я был Жаном Кальвином?
Благочестиво выглядевший собеседник чертыхнулся, как положено всем пропащим душам, плюнул и отошел, а шотландец повернулся к Кальвину и по пути к Вратам погрузился в обсуждение тонкостей и разночтений, встречающихся в литературном труде под названием «Наставление в христианской вере».
С другими бывало сложнее. Некая Женщина, простоволосая, с голыми руками, глазами, пускающими молнии, танцующей походкой шла вперед, хотя и видно было, что очень устала, гоня перед собой толпу сомневающихся, хрипло крича на них. Когда кто-то попробовал крикнуть ей что-то обидное, вроде «А ты им скажи, кто ты такая! Ты всем скажи, пусть слышат!» — она не полезла в карман за ответом. С другой стороны толпы ей вторил Иуда, подзадоривавший людские души в очереди раскатистыми криками, как торговец армянскими коврами на рынке:
— А вот он я, самый я, самый-пресамый настоящий! — кричал он. — Я именно такой, как про меня говорят. И еще хуже, ребята, гораздо хуже! А это значит что? А это значит, что у вас-то, ребята, рай в кармане! Сюда проходим, пожалуйста. Обителей много, господа и дамы, мест полно! Хар-р-рошие обители! А на этих позорников даже не смотрите, все к нам, все к нам! Вера и надежда! Уповать не забываем, господа!
Когда ему приходилось сталкиваться со сложными случаями, например, когда к нему обращались те падшие, кто устал терпеть жизнь и нашел выход сам при помощи ружья или ремешка, он становился перед ними и начинал рассказывать о своем собственном конце, и делал это столько раз, сколько требовалось, чтобы они настолько его возненавидели, что поднимались с земли и посылали ко всем чертям. Здесь в дело вступал Святой Лука с вальяжными спокойными манерами, который уводил Иуду в сторону и постепенно заглушал его восточный поток красноречия.
Так медленно, но верно, шаг за шагом они провели все новые поступления дня через опасный перешеек, где силам Нижнего подразделения, по причинам, нам неведомым, было дозволено вмешиваться в судьбу душ. Стражники отступили к предвратному кордону, расслабились и начали вспоминать, кто что заметил.
— Вот что меня всегда поражает, — делился Ангел Смерти впечатлениями со Святым Петром, — так это простота рационального ума, ну как у барана.
Он с интересом наблюдал, как один из стражников явно тушевался под градом аргументов, извергаемых каким-то образованным атеистом, который так увлекся спором, что не обращал никакого внимания на обещания посланца Нижнего подразделения сделать его богом. Он топал ногами, возвышал голос, а стражник все отступал и отступал перед ним, шаг за шагом ведя его за собой по дороге во Врата.
— Он мне выдал весь спектр истасканных старых баек, — горделиво хмыкал потом этот стражник. — Им только дай выговориться, они себе горланят, а ты делай с ними, что только душе твоей угодно, они так за тобой и пойдут, как овцы за собакой.
— А Жан несмотря ни на что сохранил рай в душе, а душу – в раю, — раздался насмешливый молодой голос.
— А почему бы и нет? — ответил стражник Жан.
— Несомненно, в твоем понимании это так. Твои слова меня несказанно трогают. Если бы вы, сударь мой, были бы так же стары, как я, то могли бы, подобно раку, идти задом наперед, в то время как человек молодой знай себе нанизывает слова, слова, слова, хотя между тем уже в шаге от адского зева и не видит этого. Смотрите-ка! Кто это там, Жанна?
— Да еще один ваш, англичанин. Всегда они опаздывают. — Девушка с коротко остриженными волосами указала мечом на одинокую спотыкающуюся фигуру, которая металась по равнине, сначала пытаясь догнать конвой, а потом завернув влево, где ее уже издали приветствовали, вовсю размахивая руками и подбадривая, служащие Нижнего подразделения.
— Это ж мой предатель! — воскликнул Святой Петр. — Нечего ему болтать с Нижними, пока не отметился в конвое.
Приближаясь к апплодирующей группе Нижних, фигура замедлила шаги. Потом солдат пару раз оглянулся на них через плечо, вдруг сорвался с места и бегом бросился к поджидавшему конвою.
— Мне никто доброго слова ни разу там не сказал, — с места в карьер начал он сквозь всхлипы, всплескивая руками. — Они все сразу были настроены против меня. А мне и нужно-то было всего одно доброе слово. Это был настоящий заговор против меня, но я им всем показал, на что я способен! Я им всем показал! И… и… — он запнулся. — Господи! Что вы теперь со мной сделаете?
Никто ему не подсказал ответ. Он заметался по равнине, а вокруг радостно галдели сотрудники Нижнего подразделения. Все посмотрели на Святого Петра.
— Не могу припомнить, — медленно пробормотал он себе под нос, — на данный момент никакой статьи, чтобы подходила.
— Ну здрасьте, а моя? — Иуда снова оказался под рукой.
— Нет, не тот случай, птица не того полета. Но все же…
— Пожалуйста, побыстрее! — простонал солдат и тут же рассказал всем в подробностях, что именно он наделал, завершив речь плаксивым заявлением, что никто никогда не ценил его достоинств, ни узколобые родственнички, ни бездарные начальники на работе, ни высокомерные идиоты-офицеры на службе.
— Понимаешь ли, — сказал под конец Святой Петр. — Это же все тщета. Тут же даже женщина не замешана, на которую можно было бы сослаться как на смягчающее обстоятельство.
— Нет, женщина-то как раз есть, если не ошибаюсь, — вмешался стражник с приятным голосом, ранее похваливший Жана.
— Какая? Где? — Петр обернулся к говорившему. — Что за женщина?
— Умная женщина из Фекон, — ответил тот. — Я ее отлично помню, потому что этот стих красной нитью проходит по всем моим пьесам… ну, хотя бы по некоторым.
Но Святой его уже не слушал:
— Я понял уже! Ты что думал, я забыл? Вторая Царств, четырнадцать-четырнадцать: «Мы умрем и будем как вода, вылитая на землю, которую нельзя собрать; но Бог не желает…». Значит так! Слушай меня!
Человек сделал шаг вперед и встал по стойке смирно. Кто-то взял у него пилотку, а Иуда и Жан встали у него за спиной.
— «Но Бог не желает погубить душу и помышляет (ты понял, нет?), как бы не отвергнуть от Себя и отверженного». Это был твой приговор. Не знаю, как его исполнять. Это ты сам решай. Там тебе все скажут. — Он мотнул головой в сторону Нижних и не глядя подмахнул пропускной лист. — Берешь эту бумажку и идешь к ним, доложишься по форме. Там тебе придется нелегко, но они тебя задержат максимум на день против того, как принято у меня. Увести!
— А это, — промямлил человек, — а это значит, что у меня есть хоть малая надежда?
— Да, есть. Пошли, — прошептал Иуда. — Я там у них жил уже, и довольно долго.
— Я тоже составлю тебе компанию, — отозвался Жан, шедший слева от него. — Тебе там придется иметь дело с Отчаянием, так что крепись, слабак.
Троица уходила все дальше, и стражники смотрели, как их фигуры становятся все меньше и меньше, пока совсем не скрылись вдали. Святой Петр удовлетворенно улыбнулся и потер руки.
— Ну, коли теперь мы можем отдохнуть от трудов своих, — сказал он, — что ж, господа, по казармам? Разойдись!
Стражники сломали строй: теперь они были как обычно — просто компанией хороших приятелей и коллег. Они двинулись в сторону Врат по широкой прямой дороге, перешучиваясь и что-то выкрикивая.
Святой и Ангел Смерти задержались и тоже немного расслабились. Стоял просто райский вечер. Откуда-то доносился щебет низко летящего херувима, чистый и звонкий. Ему вторил трепет крыльев серафима на ветру, когда тот, исполнив какое-то поручение, устремлялся из-за третьей-четвертой отсюда звезды прямиком в прохладные глубины у Геркулесовых столпов. Раздавался размеренный гул, издаваемый планетами, неуклюже поворачивающимися на осях, среди которых то и дело раздавался удивленный вздох очередного новорожденного солнца где-то в паре вселенных отсюда. Но мыслями Святой и Ангел Смерти были все еще с теми, на кого был устремлен их прощальный взгляд.
Наконец Петр с гордостью сказал:
— Если б мои люди услышали, что мы не даем тому человеку, который стоит перед нами, ни единой надежды, они бы и шагу с того места не сделали. А теперь как шагают, а? Погляди! Ну ведь человеки человеками, правда?
— Ты это кому говоришь? — ответил Ангел Смерти с усталой улыбкой. — Я сам чуть ли не человек. Мне самому придется когда-то умереть. Но все тварные существа потом…
— Я знаю, — мягко остановил его Петр. — За это я и люблю тебя, Азраил!
Они теперь были одни, и Ангел Смерти вернул себе облик истинного и единственного в своем роде величия — облик единственного существа из всех тварных существ, обреченного на окончательную и бесповоротную Смерть, и знающего это.
— Но уж что мое, то мое, — усмехнулся Ангел Смерти, видя, что Петр встает, и, оглядывая безлюдную долину, откуда уже ушли даже служители Нижнего подразделения со своим осужденным, закончил: — Но Он не желает погубить душу и помышляет…
Если Порядок наверху есть лишь отражение Порядка внизу (как утверждает древний мудрец, который кое-что понимает в Порядке), то значит, при управлении Вселенной все департаменты должны стремиться к сотрудничеству.
Это отчасти объясняет, почему Азраил, Ангел Смерти, и Гавриил, первый слуга Адама и посланник Престолов, беседовали с Князем Тьмы в конторе Архангела Англичан, который — только Бог знает, почему — переангличанил бы любого своего подданного.
Архангелу поступило донесение про двоих духов-хранителей, вопреки отданным приказам позволивших своим обязанностям пересечься. В деле оказались замешаны Гавриил – как официальный руководитель духов-хранителей и Сатана – поскольку духи-хранители суть бывшие человеческие души, переоборудованные в Нижней Иерархии для повторного использования. Возникли сомнения, были ли приказы, отданные этой парочке, абсолютными или относительными. Кроме того, дух женского пола Руяэль отказывалась сообщить Архангелу Англичан, что сказала или подумала ее подопечная, встретившись с мужчиной, подлежащим надзору со стороны духа мужского пола Калкаила. Калкаил точно так же упорствовал. Духи кивали друг на друга, прикрываясь тем, что «кто знает: дух сынов человеческих восходит ли вверх, и дух животных сходит ли вниз, в землю?». Архангел Англичан, изо всех сил старавшийся поддерживать свою репутацию очень справедливого судьи, конечно, сразу же пригласил для участия в следствии Азраила как ответственного за отделение духа от плоти. Все четверо приступили к делу ответственно, вникая во все подробности.
— Боюсь, духи-хранители не обязаны, — наконец сказал Гавриил, — раскрывать… хм… ну как там это говорится у людей?.. разглашать свои обязанности. Но, — повернулся он к Ангелу Смерти, — какая тут может быть статья?
— Екклесиаст, три-двадцать один, — подсказал Сатана.
— Большое спасибо. Надо сказать, в ней все зависит от истолкования слова «кто», — заметил Азраил. — И насколько я могу понять, кто бы ни был этот Кто… — Нимб его побледнел, он пригнул голову. — … Он не относится ни к одной из Иерархий.
— Я именно так это всегда и понимал, — вставил Сатана.
— Я полагаю, — начал слегка раздраженно Архангел Англичан, — что такое пренебрежение… скажем, лояльностью в рядах служащих ГС проистекает из нашей губительной и нетерпимой практики поручения таких деликатных дел переоборудованным душам повторного использования.
Это был камень в огород Сатаны, и тот улыбнулся в знак того, что понял.
— У них есть, конечно, некоторые чисто человеческие слабости, — признал он. — Кстати, а где вообще этим мужчине и женщине позволили встретиться?
— Под часами… на перроне, как я успел понять.
— Как интересно! По предварительному сговору?
— Совсем нет! Руяэль утверждает, что ее женщина остановилась, чтобы, порывшись в сумочке, найти билет. Калкаил утверждает, что его мужчина натолкнулся на нее. Чистая случайность, но сопряженная с нарушением приказов… с моей точки зрения, довольно явным, потому что…
— Короче, нарушение Предначертания Жизни имело место? — спросил Азраил прямо.
Он имел в виду пророчество, обозначающееся на фронтальных швах черепа всякого трехлетнего ребенка, которое в менее прогрессивных департаментах и службах все еще считают подробным описанием будущей жизни человеческой единицы.
— Если это так важно, — сказал Архангел, — то Предначертания Жизни в обоих случаях идентичны. Вот копии. Но мы в последнее время скорее полагаемся на методики обучения и окружающую среду, чем на такого рода неавторитетные предположения.
— Ну хорошо, давайте проверим. — Сатана взял машинописную страницу и громко зачитал: — «Если такой-то встретит такую-то, положение их в этом случае станет таким, что само Зло восплачет». Хм, ну что же, это не запрещено, абсолютно. Так что приказы надо считать относительными. В этих ваших «если» много хорошего… и всё оно станет моим, — закончил он уже шепотом.
— Чушь! — ответил Архангел. — Я предназначил этих мужчину и женщину для гораздо лучших дел. В наши дни Предначертания Жизни все уже считают архитектурным излишеством, разве не так?
Но угрюмо сдвинувший брови Гавриил, в чьем ведомстве и занимались подобными вещами, был непреклонен.
— Надеюсь, вы правы, — отвечал между тем Сатана. — Значит, вы назначили им лучшую долю?
— Да! — Архангел Англичан гневно прочистил горло. — Есть у меня для этого основания или нет, но я оптимист. Я верю в общевосходящий вектор развития жизни. Само собой, это сопряжено с некоторой нестабильностью в среде моего народа — англичан, но вам это и так известно.
— Да, про англичан мне известно, — сказал Сатана.
— Но по моему скромному разумению, они развиваются на новых планах бытия. С ними нужно общаться, равно как и править ими, с использованием новых методов. Естественно, что при обращении с… со, скажем так, самыми темпераментными из них, вы не могли не заметить расширение их кругозора, правда?
— В некоторой степени да, — отвечал Сатана, — но это же всё то же самое, что было по изобретении книгопечатания. Ваши люди приходили ко мне, буквально брызжа словами. У них мозги были насквозь прогуттенбержены. Кое-кто из них пребывал в убеждении, что изобрел парочку новых грехов. Да уж. Варя и свежуя… да, нам пришлось и этим немножко заниматься, а что такого? Так вот, варя и свежуя их, мы сумели выяснить, что и всего-то новенького было — малые да робкие вариации на тему Великогрешной Семерки: гордыня, зависть, гнев, леность, чревоугодие, похоть, алчность. Изощренности — мое почтение. Оригинальности — ноль. И то же самое у них теперь с этим, как его — Духом Времени.
— Ах, вы такой пессимист! – с улыбкой ответил Архангел. – Мне бы хотелось вас познакомить с двоими моими избранниками. Очаровательные люди. Культурные, способные, преданные, оказывающие самое благотворное влияние на окружающих, практичные, честные и… ну и так далее. Они – каждый в своей сфере – обеспечивают как раз то, в чем так нуждается для своего развития Мой Народ в настоящее время. Поэтому я, со своей стороны, обеспечиваю им все преимущества для поступательного развития и самореализации. Это включает в себя безупречное окружение, достаток, культуру, здоровье, счастье, — ведь несчастные люди не могут сделать счастливыми других людей, не правда ли? – ну и все прочее, сообразно величию их предназначения, для которого я их… я их предназначил.
Архангел Англичан лучезарно оглядел собравшихся, потирая пухлые руки.
— Надеюсь, вы хорошо все обдумали, — сказал Сатана. – Но полностью ли вы уверены в том, что ваш метод, сводящийся к тому, чтобы их баловать, если можно так выразиться, заставит их проявить все самое лучшее, что в них заложено?
— Я тоже как раз про это подумал, — вставил Азраил. – Иногда наоборот, доводилось добиваться отличных результатов методом меча к горлу, но даже тогда они пытались торговаться. С ними бывает нелегко.
— Да хоть взять случай Иова, — продолжал Сатана. – Он так и не достиг предела своего развития, пока мне не дали с ним немного поиграться, правда ведь?
— Может быть, и так. Для своего времени. Но в наши дни мы не ставим высоких оценок Человеку из земли Уц. С точки зрения литературы – это чистая риторика. С точки зрения теологии – антропоморфизм, банальщина. Нельзя закрывать глаза на тот бесспорный факт, что новые стандарты работы требуют новых методов, нового видения и, превыше всего, расширенного одобрения – расширения границ того, что мы принимаем и одобряем. Это напоминает мне… — Архангел Англичан наклонился к Азраилу. — …что я послал вам… ну, может быть, еще не дошло… полуофициальное письмо, где спрашивал, не могли бы вы немного изменить подходы и методологию производства в своем департаменте, в той части, которая касается, хм, конечного результата? Уровень жизни Моего Народа, как вы знаете, возрос, и они начали жаловаться на… ну, вы понимаете… на некоторую недостаточную утонченность и мягкость некоторых жизненных явлений, относящихся к сфере нашей с вами профессиональной деятельности.
Азраил на мгновение поднял исполненные надежды глаза на Архангела Англичан, но ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он ответил:
— Смерть вообще грубовата. Впрочем, как и Рождение. Но уж так повелось, что они ходят парой. Вы могли бы обратиться в межведомственный комитет…
— Да-да, или комиссию… как это сейчас называется, в общем, то, что имеет для этого полномочия? И там попросить их изучить все возможные пути укрепления и упрощения практической координации? — перебил его Архангел. Именно это мне и было нужно. У меня в конторе даже уже разработали пакет предложений в этом направлении, которые можно было бы выложить комиссии. Давайте их вместе рассмотрим, если у вас есть свободная минутка…
— С огромной радостью! – поспешно воскликнул Сатана. – Но, к сожалению, я не всегда хозяин своему времени.
Он встал. Другие последовали его примеру и, степенно выйдя из кабинета, канули в Пустоту, царившую за окнами конторы.
— Итак, — начал Сатана уже в трех вселенных от конторы, — перед нами отличный пример того, как ходить у воды и не замочить ног. «Мы не ставим высоких оценок Человеку из земли Уц», — это ж надо! Я так рад, что всегда обращался со школьными учителями так, как они того заслуживают.
— И он еще осуждает мои методы! – пробормотал Азраил. – Не будь он бессмертен, к сожалению, я бы… я бы показал ему пару интересных штук.
Это так развеселило их, что Владыка созданной начерно галактики, пролетавшей мимо, окликнул их со своего престола:
— Эй, на борту!
Сатана ответил ему: «Власти в полете, курс мимо, офицерский состав отсутствует, без остановки!», — и удостоился вежливого «благословение на вас».
— Вообще-то мог добавить и про мир, — сварливо пробормотал Азраил.
— А зачем? Их в этих краях совершенно не волнует ничье бытие, — пояснил Гавриил на правах существа, свободного от любых форм бытия.
— Правда, что ли? — Азраил, казалось, был слегка ошарашен. — Вот бы нашему английскому другу попроситься перевестись сюда. Да и я тоже, наверное, вскоре за ним сюда попрошусь.
— О нет! — хохотнул Гавриил. — Раньше он тебя потихоньку искоренит методиками воспитания и благотворным влиянием окружающей среды. Ты ведь всего лишь элемент восточного колорита, ну, как Предначертание для души на лбу у человека. Думаешь, у него в конторе нет никого, кто знал бы, что такое кисмет?
— Думаю, нет, судя по качеству продукции, которую он спускает к нам вниз, — пожаловался Сатана. — А вы заметили, как он меня пытался уязвить замечанием о «нашей порочной системе» духов-хранителей? Я рук не покладаю, стараюсь хоть что-то переклепать из проклятых душ для повторного использования, а они…
— Ты действительно трудишься на совесть, — успокоил его Гавриил. — Я это отдельно отметил в своем последнем отчете о состоянии персонала.
— Спасибо. Это гораздо сложнее, чем принято думать. Если у тебя выдастся свободная минутка, я тебе с радостью покажу, как трудно…
— А ты думаешь, это не будет… — начал Гавриил.
— Ни в коей мере. Так, заходим на посадку… занимаем пространство… отстреливаем время… простите, я первый… пуск!
Троица вошла в пике в той самой точке, где Бесконечность замкнулась на саму себя, и наконец приземлилась в истоке Времени и Пространства, чей двойной вес обрушился на них через все абсолютные нули Ночи и Тишины. Гавриил с трудом перевел дух, ведь чем больше величие, тем тягостнее воспринимается несовершенство.
— Это все перегрузки, — успокаивал его Сатана. — Мы снижались слишком быстро. Поглотай, отляжет. А мы пока прольем немного света на подданных.
Сияние нимба, который он имел право носить на своей территории, прорывалось сквозь Ужас Великой Тьмы.
— Мы что, уже вне досягаемости Милости? — прошептал Азраил, пугаясь того, насколько мало сиянию удалось отвоевать пространства у Тьмы.
— Это все уже принадлежит мне, — ответил Сатана.
— А разве здесь не должно быть таблички с предупреждением, чтобы все сюда входящие оставили надежду? — вглядывался в непроницаемую тьму Гавриил.
— Мы ее решили снять, — ответил Сатана. — Мы теперь работаем над отсроченными надеждами, это прибыльнее.
— Но я что-то не вижу вообще никакой работы, — заметил Азраил.
— Это, в основном, умственный процесс. Но бывает время от времени… да вот, пожалуйста!
Раздался одиночный едва слышный звук, похожий на то, как разлепляются запекшиеся губы у горячечного больного в бреду, но Тишина многократно усилила его и превратила в гулкий гром, как в ночном кошмаре.
— Это переоборудование идет, — пояснил Сатана.
— Страшновато. Даже мне иногда бывает не по себе, — сказал Азраил.
— А мне — все время. Наверное, потому, что мы их слуги, — добавил Гавриил.
— И из вас всех я самый трудолюбивый! — заявил Сатана.
— Но ведь зато в твоем распоряжении механизмы любого рода, чтобы самому ручки не марать, ведь так? — осведомился Гавриил.
— А от ответственности меня какой механизм избавит? Взять хотя бы дело того мужчины и той женщины, которые мы только что обсуждали. Какой вывод, например, вы сделали из показаний духов-хранителей?
— Тут может быть только один вывод, если уж они встретились, — ответил Гавриил. — Ты же тоже читал их Предначертания.
— А что сказал наш юный друг? Снова рассыпался блескучими банальностями на тему идеалов и совершенствования, а потом осыпал их обоих всеми возможными милостями и радостями под тем нехитрым предлогом, что «несчастные люди не могут сделать других счастливыми». Нет, вы слышали? Он безнадежен, — возмущенно закончил Сатана.
— Ну, я бы не стал утверждать так категорично, — улыбнулся Гавриил. – Он же англичанин.
— Ну хорошо, а вы обратили внимание, — не унимался Сатана, — как он посмотрел на меня, когда я прочитал, что само Зло восплачет? Это значит, что если и когда все пойдет действительно из рук вон плохо, мне придется снова разгребать все эти мусорные кучи. Опять окажется, что всю грязную работу буду делать я, конечно, неофициально, в то время как официально на меня будут валиться все шишки. Мне придется тащить эту парочку в Ад, а наш юный друг поставит себе за них галочку!
— Ну, это не только у вас так принято, — заметил Азраил. – К примеру, о-о-очень мало кто сумеет убедить нашего достойного друга Михаила в том, что у него меч ничуть не тупее моего.
— Но я могу это доказать! – Сатана обернулся к Гавриилу. – Если позволишь… нам они оба не нужны, но женского духа-хранителя Руяэль можно вызвать для доклада прямо сейчас. В Англии сейчас ночь. Я могу ей забить мозги ночными кошмарами в отсутствие духа. Мы ее можем допросить, прямо как в этих их детективных фильмах на Земле, правда, не знаю, смотрели вы их или нет.
Гавриил дал разрешение, без которого никакой дух-хранитель не мог оставить свой пост даже на секунду, и в тот же миг – невероятно, впрочем, растянутый в Пространстве Безвременья, — зажмурившись от осиявшего ее нестерпимого блеска, пред ними предстала Руяэль в своем последнем по времени облике земной женщины.
Азраил вышел вперед.
— Минутку! – сказал он. – Кажется, я уже имел счастье вас видеть, миссис… — Он назвал ее имя, адрес и дату смерти. – Вы тогда призвали меня. И кажется, были рады меня видеть. Почему?
— Потому что я хотела увидеться с Грегори, — был ему бесцветный и спокойный ответ.
— Так вот в чем дело! – обрадовался Сатана и продолжил допрос сам: — Итак, вы находились в нашем ведомстве на переоборудовании, миссис… Для чего?
— Из-за Грегори.
— …каковой Грегори был нами выпущен в виде Калкаила. И он был направлен на переоборудование из-за вас, да?
— Да.
— Каковы были условия вашего назначения духом-хранителем?
— Не было никаких условий. Мы с Грегори имели право встретиться при исполнении, если для этого представится возможность. Мы и встретились. Он ни в чем не виноват.
— Кстати, именно это мне сказала Ева напоследок, — прошептал Азраил Гавриилу.
— Конечно! – воскликнул Сатана. – Вы просто встретились, и точно так же просто ваши обязанности пересеклись. Думаю, здесь у нас… стоп, одну минутку. Вы знаете… — И он назвал номер железнодорожного пути на вокзале.
— Да. – Ее веки дрогнули.
— Это в Лондоне. Там еще часы.
— Не надо, перестаньте! Да, знаю! – Слеза покатилась, поблескивая, по ее щеке.
— Извините. Спасибо. Больше я вас не задерживаю.
— Значит так, вот что я думаю по этому поводу, — сказал Сатана остальным. – Наш юный друг должен был собрать все эти данные до того, как начать официальное расследование. И призвав меня, он был обязан все это мне сообщить. Тогда хотя бы было ясно, с чего начинать. Но он этого не сделал. Он вдесятеро утяжеляет мою работу, попросту не заботясь о предварительных мероприятиях, а потом втыкает мне нож в спину, выдвигая совершенно безумные идеи об усовершенствовании процесса, а при этом еще хочет, чтобы я делал все за него!
— Боюсь, я вынужден признать, что мой департамент несет ответственность за ошибки в первоначальной аттестации этих двух духов-хранителей и их приписку к данным людям, — сказал Гавриил. – В любом случае, я признаю эти ошибки и приношу извинения.
Сатана рассмеялся:
— В этом нет необходимости. Наши ведомства не очень хорошо ладят между собой со времен Адама. Ошибки – дело привычное. Я просто хотел показать, что наш юный друг не во всем идеален как руководитель.
— Ну хорошо, а что теперь делать с мужчиной и женщиной? – спросил Азраил.
— А что тут сделаешь? Пока остаются какие-то временные меры… Слушайте!
Сатана поднял руку. К ним с трудом пробивался звенящий шепот, словно бывший одним целым со всем Пространством:
— Боже мой, Боже мой, для чего Ты меня оставил?
— Это что, эхо такое? – спросил Гавриил. – Или повтор?
— Скорее, повтор. Мы обычно не придаем этому выражению большого значения. Наверное, обычное проявление истерии или суетности. Только гораздо позднее можно понять, в чем, собственно, дело.
— А что это за странный металлический лязг по окончании сигнала? – спросил Азраил.
— В случае с женщиной, — пояснил Сатана, — это было звяканье кольца о диадему, которую она надевала, чтобы идти ко двору. А во втором случае это лязг звезды какого-то ордена, который мужчине вручал его монарх. Лишнее доказательство того, что они вполне счастливы.
Прошло какое-то количество человеческого времени.
— А теперь какая-то музыка, — снова прислушался Гавриил. – Да еще со словами…
И та, и другие были тихими, но вполне различимыми:
Я спою тебе песню, о-о-о!
И ты спой мне песню, о-о-о!
Щелчок, пауза, а потом на практически невозможно высокой ноте, словно сыгранной на рвущихся струнах самой души:
Горе мне, горе, ла-ла!
Ради любви – и в море, ла-ла!
И звук падения тела.
— А! Так это на сцене где-то! – воскликнул Сатана. – Видимо, они решили побаловать себя театром. Они все делают по-своему. «Несчастные не могут сделать других счастливыми», видите ли. Ну что же, мы их послушали, а теперь мне пора. Увидимся… Азраил знает дату и время, когда им придет время отчитаться, и вот тогда посмотрим!
Заглянув в будущее, Азраил назвал дату и время, как они значились в памяти Земли, и они расстались.
Ангел Смерти возвратился в свою сферу, срезав путь через галактику, которой было отказано в знании о его существовании. Владыка этой галактики слышал доносящиеся до него разлитые во Вселенной слова, но не понимал их смысла:
Тяжкой ношей снабдили время,
В уста жизни вложили дыханье,
Трудом и плодами труда наделили людское племя,
Дав ему смерть и в смертной тени молчанье2.
Архангел Англичан, который, подобно своему народу, с годами все умнел, был как никогда преисполнен оптимизма. На этот раз он сообщил троице, что в полном соответствии с новейшими веяниями в области работы с массами он сам отобрал и обучает целый батальон душ, чьи коллективные усилия в направлении упрочения благосостояния мира, в сочетании с предоставленными им самим усовершенствованными средствами санитарной гигиены и системой стерильного бесплатного общественного транспорта, вскоре принесут желаемые плоды.
— Как же вы дальновидны и деятельны! – воскликнул Сатана. – А кстати, помните мужчину и женщину, которыми вы с таким интересом занимались некоторое время назад? «Мужчину и женщину сотворил их», не так ли? И насколько я помню, духом-хранителем женщины была Руяэль.
— Отлично помню, — ответил Архангел Англичан, который явно был готов к такому повороту разговора. – Они в некоторой степени… не в такой, конечно, как они сами считают, но все же в определенной степени проложили дорогу этим нововведениям. Я только имел честь немного подправить их, направить, подкорректировать со своего незаметного места за кулисами жизни…
— Хорошо. Я помню, вы о них положительно отзывались.
— Тем не менее… — Архангел сцепил руки на немного округлившемся животе. – Тем не менее, я бы не стал спешить с присвоением этим двоим титула спасителей общества. У нас в департаменте говорят: есть два типа общественной службы – спасители и служители, ха-ха!
— Как тонко! – Сатана тоже рассмеялся.
— Вы так считаете? Вообще-то это пошло от моих заметок на полях реестра иерархии. Все же я считаю, что эту парочку следует отнести в первому подклассу второго класса служителей общества.
— А что с ними было дальше? – продолжил Сатана.
Архангел Англичан посмотрел на Азраила.
— Оба прибыли, — ответил тот.
— Ну извините, извините, — раздраженно бросил Архангел. – Конечно, я пытался извлечь из них максимум пользы, насколько это было вообще возможно при условии их природных ограничений, и при этом практически ни в чем не поступаясь своей методологией. И я во многом преуспел. Кстати, я только что сочинил пропагандистский материал о взаимозависимости Истинного Счастья и Жизненных Усилий. Это займет не больше десяти минут…
Но снова оказалось, что его слушателей влекут прочь неотложные дела. И снова они встретились через некоторое время на Грани Бездны.
— Будь у меня чувства, — сказал Сатана, — наш юный друг меня бы потешил, как он сам выражается. Что он там тебе говорил, когда мы ушли?
— Да ну, — нехотя ответил Азраил. – Наша межведомственная комиссия не оправдала его ожидания. Мы не достигли консенсуса при попытке сформулировать modus moriendi3.
— А потом, — добавил Гавриил, — он добавил, что Азраил мыслит не как юрист.
— Да с какой стати-то? – воскликнул Азраил. – Я же исполнитель, и всё. И у меня инструкции: распределять Милость. A propos, что было с той парой, которую вы обсуждали?
— Сейчас, минуту. – Сатана огляделся по сторонам. Свет от его нимба пронесся по всем отделениям Ада, где при приближении луча вспыхивали ответные отблески, чем дальше – тем ярче. Он задал в Пространство бессловесный вопрос и через мгновение утвердительно кивнул. – Ну и чудно, — сказал он. – Она уже тут у нас в одном цеху, проходит испытания на предельную деформацию. И он тоже на подходе. Мы… — Сатана изобразил Архангела Англичан, сложив руки на животе. – Мы взяли на себя смелость предположить, что из него можно еще кое-что извлечь в связи с исполнением им на Земле обязанностей служителя, уже после того, как наш юный друг сбросил его сюда. Вот мы и решили: пусть отрабатывает. Он сейчас коротает срок в благотворительной ночлежке с неизлечимой болезнью на средства своих друзей. На наш взгляд, за последние пять лет его самореализация на выходе окупила все издержки на переоборудование.
— А он знает? – спросил Гавриил.
— Вряд ли. Он совсем пал духом, как говорят на Земле. Я вам их обоих покажу через минуту. Впервые они встретились… на перроне, да? Отлично. Пойдемте со мной и проверим.
— Так, посмотрим… перрон. – Гавриил указал на стенд с приклеенными газетами: — «Всё заповедь на заповедь, заповедь на заповедь, правило на правило, правило на правило, тут немного и там немного». В общем, всё реконструировали?
— Ну конечно же. Мы не болтаем о прогрессе, мы его делаем.
— А тогда почему… — Гавриил закашлялся, потому что локомотив выпустил огромный столб дыма. – Почему вы не электрифицируете свою систему? И что это за топливо? Сроду такого не нюхал.
— А я нюхал, — заметил Азраил, настоящий специалист и практик, — по-моему, — он еще раз принюхался, — закись азота, веселящий газ, своего рода анестетик.
— Он самый, — сказал Сатана. – Этот запах освежает память.
— А в чем смысл? – спросил Гавриил.
— Всё просто. Довольно значительное число лиц во Времени имеет слабость брать на себя различные обязательства, точнее клясться, как ни грустно это признавать, в том, что будут любить то или иное другое лицо всю Вечность. Большинство этих обязательств забываются или постепенно меркнут под наслоениями последующих событий, которые приобретают первостепенную, по сравнению с ними, важность. Но остаток – скажем, процента два, — попадает сюда. Естественно, они представляют собой особый тип, с высоким уровнем развития личности, страстей, постоянства, а ведь именно такие люди и обладают потенциально наивысшим уровнем реакции на наши методы работы с клиентами. Сначала мы их сажали в колодки и пороли. С изобретением дилижансов мы стали набивать их, как сельдей в бочку, в точные копии самых дешевых придорожных гостиниц. А с дальнейшим развитием транспортной сети нам пришлось воссоздать здесь точные копии всех лондонских станций, — вам стоит как-нибудь навестить парочку из них в субботу вечером. Но это всё детали. Сама суть нашей идеи состоит в том, что здесь эти души вечно ждут поезда, который привезет – или не привезет – к ним ту, другую, душу, которой они обещали провести с ней Вечность. Здесь очень буквально воспроизводится земное выражение «ждать – не дождаться».
Сатана усмехнулся и снова оглядел перрон. Он выглядел точь-в-точь так, как положено выглядеть перрону в конце жаркого, безветренного, липкого, пропитанного запахом бензина летнего вечера в конце августа, когда неясно, полседьмого или полвосьмого, но людям на платформе это совсем не все равно.
Подошел поезд. Дежурный выкрикнул номер пути, часть толпы сгрудилась за перилами, но кое-кто остался под часами: мужчины затягивали узлы галстуков, женщины поправляли шляпки. Какая-то пожилая дама с хозяйственной сеткой в руке сказала стоявшему рядом господину: «Я считаю, лучше всегда стоять там, где сказал. Так меньше шансов разминуться». «Да-да, конечно, — ответил ей собеседник. – И я всегда так делаю». А потом оба внезапно дернулись в направлении перил, словно их за веревку потянули.
Пассажиры высыпали на перрон. Они и ждущая толпа пожирали друг друга глазами. Кто-то, кому показалось, что он увидел знакомое лицо или услышал едва журчащие нотки знакомого голоса, бросался вперед, вытянув перед собой руки и выкрикивая имя, а потом, поняв свою ошибку, неуклюже делал вид, что просто помахал рукой или поправил одежду, и тут же старался смешаться с остальными встречающими, затереться в толпу. Когда из виду скрылся последний пассажир, над толпой разнесся стон разочарования. Тучный еврей внезапно резко развернулся и пошел прямо на контролера, который выходил с платформы, чтобы перейти на следующую.
— Да все вышли, все до последнего, сэр, — отбивался контролер. – Да, сэр… спасибо, сэр, конечно, можете сами проверить.
Еврей уже рыскал по вагону, заглядывая под каждую полку и открывая каждую закрытую дверь, и только пройдя через пустой багажный вагон и ничего там не найдя, в слезах выскочил наружу. За ним по пятам бежал расхристанный молодой человек в костюме для гольфа, всем по пути объяснявший, что ищет футляр с клюшками. Он разразился руганью, когда старушка тихо спросила его в спину: «Подружку потерял, милок?».
Объявили о прибытии следующего поезда. Толпа двинулась в другую сторону: кое-кто уверенно и с надеждой, другие с одержимостью неисполнимого и страстного желания. Кто-то упрямо уставился в газету или журнал на стенде с прессой, стараясь отвлечься, но ни у кого не получалось сконцентрировать внимание на статье, да и люди все время бегали вокруг, толкались и терлись о спины.
— Здесь поддерживается средний уровень стресса, — пояснил Сатана. – Пойдемте в гостиницу: там уютнее, да и спокойнее, а то вдруг кому-нибудь из них станет невтерпеж.
Архангелы медленно пошли по платформе, пока дорогу им не преградил какой-то жалкий человечек, крутивший за пуговицу начальника станции, буквально запертого между двумя невостребованными чемоданами без ярлыков. Он что-то настойчиво говорил служащему, но тот умело отбивался:
— Точно так, сэр. Понимаю, сэр. На вашем месте я бы переместился в гостиницу, где вы сможете присесть и спокойно подождать, сколько нужно. Можете быть совершенно уверены, сэр, как только ваша знакомая прибудет, я немедленно сообщу вам лично.
Пожимая плечами и что-то бормоча, человек ушел.
— Это он, — сказал Сатана. – И он ведь был в руке моей для мести! Вы слышали, как он пытается поразить начальника станции своими титулами?
— Что с ним теперь будет? – спросил Гавриил.
— Ни в чем нельзя быть уверенным. У меня начальники отделов действуют по своему усмотрению, у каждого свои задумки. Они чего только не придумывают. Вон той, например, там, впереди, никогда не будет разрешено перейти на другой путь, вон туда, повыше.
Женщина с концертино и жестянкой для мелочи заняла свое, видимо, привычное место в начале платформы № 1, где собралась толпа встречающих. После короткого и печального вступления она запела:
Солнце с небес не уходит,
Землю от ночи храня.
У горла лезвием водит
Убийца юного дня.
Силы мои иссякли.
В мире остались лишь муки.
Услышь! Услышь! Жизнь испита до капли.
Тянутся смерти руки.
Песня, вероятно, не пользовалась спросом, потому что в ее жестянку упали от силы пара монет.
— В свое время люди были готовы платить любые деньги, чтобы услышать ее пение, — сказал Сатана и добавил ее имя. – А теперь она копит гроши, чтобы уехать отсюда.
— А кому-то это удается? – спросил Гавриил.
— О да, и часто. Они все уезжают — до последнего. А потом снова попадают сюда. Старые добрые методы Инквизиции. Но зато всегда срабатывают. Пошли, посмотрите, как они в гостиничном фойе обсуждают, куда поедут, как листают путеводители… Кстати, мы взяли на себя смелость обустроить гостиницу по-своему, вам, наверное, понравится.
Он пропустил их вперед себя в беспредельно расширенную и надстроенную гостиницу с бесчисленными фойе, коридорами, комнатами отдыха, залами ожидания, за которыми взгляду открывались новые и новые хитросплетения коридоров и комнат. По этому лабиринту блуждали, перешептываясь, мужчины и женщины. Одни открывали попадавшиеся на пути двери, и там неизменно вежливые и предупредительные служители направляли их в другие двери, чтобы только они не прерывали ни на минуту свой цикл безнадежных поисков. Другие, сидя за столами в бесконечных душных салонах, писали бесконечно длинные письма близким с дороги, чтобы потом бросить их в бездонные почтовые ящики без всякой надежды на отправку, планировали свои медовые месяцы, делая выписки (как ранее верно отметил Сатана) из путеводителей. Время от времени кто-то выскакивал из здания гостиницы и бросался к отъезжавшему такси, обманутый подозрением, что видел в окне машины знакомое лицо. Мимо ходили женщины, извлекавшие из сумок, сперва основательно в них порывшись, мятые пожелтевшие письма и снова и снова перечитывавшие их, поднеся к окну и смахивая набежавшие слезы.
— Все включено, согласно их собственным представлениям, — не скрывая гордости, заметил Сатана. — Интересно, что еще им наши приготовили…
Невзрачный человечек, встретившийся им ранее, что-то ожесточенно царапал на листке бумаги, когда подошедший служитель протянул ему телеграмму. Тот повернул к нему лицо, озаренное неожиданной для этих мест радостью, прочел, уставился на служителя остановившимся взглядом и через мгновение грохнулся в обморок. Сатана поднял бланк и прочел: «Пересмотрено. Прощено. Забыто». Сатана цокнул языком:
— Ну кто ж так себя ведет… — протянул он. — Но все равно интересно, что будет дальше.
Ничему не удивлявшиеся расторопные лакеи быстро унесли подергивавшееся храпящее тело в соседнюю маленькую комнату и уложили там на кушетку. Войдя за ними следом, Сатана с друзьями увидели там уже подоспевшего врача, выглядевшего солидно и уверенно.
— «Кто согрешает пред Сотворившим его, да впадет в руки врача», — подытожил Сатана. — Все же интересно, каков будет его выбор.
— А он у него есть? — спросил Гавриил.
— Как и всегда. Это последнее испытание. Не могу сказать, что полностью одобряю применяемые методы, но если препятствовать инициативе снизу, подчиненные растеряют рабочий энтузиазм.
— То есть ты хочешь сказать, что телеграмма фальшивая? — гневно воскликнул Гавриил.
— Ну это же духи лжи, в конце концов, — был ему тихий мягкий ответ. — Подожди. Сейчас вместе посмотрим.
Мужчину привели в чувство при помощи нюхательной соли и бренди. Очнувшись, он застонал.
— Вспомнил, всё вспомнил… — прошептал он.
— Да зачем же? — вмешался врач. – Давайте мы сейчас вам память сотрем…
— Если… если… — тихо подсказал ему Сатана, словно учитель ученику на школьном утреннике.
— Если пожелаете, — раздраженно добавил доктор и уставился на Сатану, шепча одними губами: — Кто с ним беседует, я или вы?
— А не все равно? — тоже одними губами ответил ему Сатана.
— Если пожелаю? — прохрипел человек на кушетке.
— Да, и если уполномочите меня сделать это, — ответил врач.
— А что тогда станет со мной?
— Вы просто избавитесь от всех видов боли. Итак, вы меня уполномочиваете?
— Нет, будьте вы прокляты!
Доктор просиял, но продолжил сухо и грубовато:
— Тогда можете идти.
— Идти? Куда, черт возьми?
— Это уже не мое дело. Эта комната мне нужна для других пациентов.
— Ну если так, то действительно, наверное, я… — Он застегнул воротничок мятой фланелевой рубашки, скатился с кушетки и проковылял к двери, где обернулся и весомо обронил: — Слушайте, я хочу сказать кое-что. Я хотел сказать, что я заклинаю вас сохранить сие без предубеждения… на Страшном суде… я заклинаю, чтоб вы знали… заклинаю…
Какое требование он выдвинул, троица не расслышала, потому что доктор, побалтывая в бутылке коньяком, вытеснил его из комнаты, и они удалились, продолжая что-то обсуждать вполголоса.
— Ну что же, — сказал Сатана. — Вот вы и насладились во всей полноте испытанием на предельную деформацию разрыва.
— И что теперь? — спросил Гавриил.
— А тебе зачем знать? — ответил Сатана вопросом на вопрос.
— Затем, что сказано: «и Зло восплачет».
— Я уже говорил: все равно все в конце концов вернутся ко мне, — горько ответил Сатана.
Сохраняя видимое спокойствие, но изнутри лучась радостью, вмешался Азраил:
— В мои обязанности входит распределение Милости. Где она здесь?
Сатана только рукой махнул.
Трое остались ждать в комнатке с фаянсовым умывальником и стеклянными шкафами, заставленными баночками и бутылочками. Под кроватью лежали кислородные баллоны, а воздух был пропитан эфиром. Они сидели там так долго, что спертый дух томительного ожидания и безнадежности постепенно проник и к ним, наложив на все вокруг свою мягкую лапу, сперва приглушив свет их нимбов, затем пригнув их головы к груди и, наконец, наложив нестираемый отпечаток тусклой тени на все их фигуры, хламиды, мечи и крылья, оставив в конце концов гореть только их глаза.
Первым издал стон Азраил:
— Ну сколько еще? Сколько?
Сатана прикрыл голову крыльями и молчал. Из-за приоткрытой двери доносились шум и крики. Потом вошла медсестра, ведя за руку неуверенно ступавшую женщину.
— Я не могу! Нельзя! — Женщина сопротивлялась и пыталась освободиться от рук медсестры. — У меня здесь назначена встреча! Я должна встретить поезд в семь-двенадцать. Правда, должна. Вы не понимаете, это очень важно! Отпустите, а? Пожалуйста, отпустите. Можете забрать мои бриллианты, все-все!
— Сейчас полежите чуть-чуть и успокоитесь. А я принесу вам чаю, — ворковала медсестра.
— Чаю? А откуда мне знать, что это не отрава? Вы же меня отравите! Точно отравите. Отпустите, иначе я позову полицию. Я им скажу… я скажу… Боже мой, кто же меня выслушает наконец? Дик, Дик! Они меня хотят напоить чем-то! На помощь! Помоги мне, Дик!
Постепенно отчаянный крик уступил хриплым всхлипам, она, задыхаясь, шептала медсестре:
— Сестричка, простите за то, что я так раскричалась. Я больше не буду, честное слово, не буду, но только отпустите меня, а? Можно, я только встречу поезд в семь-двенадцать — и всё? Через минуту сразу буду у вас. Я буду хорошо себя вести. Уберите руку, пожалуйста. Ну можно?
Но было нельзя. Медсестра подула ей на лоб, седеющие волосы разлетелись, и под ними проступило Предначертание. Тело женщины обвисло: она засыпала.
— Ну что за глупости, — бормотала она. — Хорошо, но только на минутку… главное — чтобы я не опоздала к поезду в семь-двенадцать, потому что… потому что… не забудьте!.. Я заклинаю вас сохранить сие без предубеждения… до Страшного суда… заклинаю… — Она замолчала. Медсестра посмотрела, как до нее — Калкиил, прямо в глаза Сатане и приказала:
— Давай!
Сатана кивнул. В дверь постучали, поскреблись, и а потом в нее протиснулся потертый человечек, который недавно вышел из нее с заклятьем на устах.
— Извините, — сказал он. — Кажется, я забыл здесь шляпу.
Женщина на кушетке проснулась и повернулась к нему из-под руки:
— Какое это теперь имеет значение, дорогой?
Трое снова оказались в вихре всепоглощающей Пустоты: двое были слегка потрепаны, третий выглядел виновато.
— Что это было? — разглаживая перья, спросил Гавриил.
— Ну вообще-то нам попросту указали на дверь, — ответил Сатана.
— Указали на дверь? — воскликнул Азраил.
— Это если еще не говорить о твоем начальстве, — заметил Сатана. — Ты сам то видел, что медсестра — это Руяэль? Я буду жаловаться, в письменной форме и официально.
Но Азраил только взглянул на него — и он осекся.
— Мне кажется, что выяснится, что она находится под защитой статьи, которую ты так доходчиво объяснил нашему юному другу. Там все завязано на толкование слова «кто».
— Даже если и так, — сказал Гавриил, — это не объясняет скорость, с которой нас вышвырнули, как в кино, раз — и нету.
— Боюсь, это уже моя личная инициатива, как сказал младенец, срыгнув на няньку, — улыбнулся Князь Тьмы. — Но братья мои, неужели вы действительно думаете, что мы там были еще кому-то нужны?
1932
—
