Великая Символическая Ложа России и Союзных Стран Древнего и Изначального Устава Мемфиса-Мицраима
Великая Символическая Ложа России и Союзных Стран Древнего и Изначального Устава Мемфиса-Мицраима
Великая Символическая Ложа России и Союзных Стран Древнего и Изначального Устава Мемфиса-Мицраима

Древний и Изначальный Устав Мемфиса-Мицраима

Древний и Изначальный Устав Мемфиса-Мицраима
Масоны в России

Великая Символическая Ложа России и Союзных Стран Древнего и Изначального Устава Мемфиса-Мицраима

А.И. Серков

МАСОНСКОЕ НАСЛЕДИЕ М.А. ОСОРГИНА

Если взглянуть на списки российских масонов, то среди их имен можно найти прославленные фамилии видных государственных деятелей, великих писателей, известных деятелей культуры. Однако зачастую люди, чьи имена «на слуху», не играли в движении вольных каменщиков сколь-нибудь значительной роли; имена же подлинных идейных вдохновителей масонства наоборот малоизвестны. Одним из несомненных идеологов масонства в ХХ столетии был русский писатель Михаил Андреевич Осоргин (1878 – 1942).
Масонское наследие М.А. Осоргина было тщательно собрано его вдовой, Татьяной Алексеевной Осоргиной (урожденной Бакуниной) (1904 – 1995) и опубликовано в двух малотиражных книгах, предназначенных лишь для вольных каменщиков: Доклады и речи. Члена Д<остопочтенной> Л<ожи> Северная Звезда. В<осток> г<орода> Парижа, 1949; Северные Братья. В<осток> г<орода> Парижа, [1949]. Незадолго до своей кончины Т.А. Осоргина передала автору настоящих строк и неопубликованные доклады М.А. Осоргина, написанные им для прочтения в масонских ложах и капитуле.
Предварить публикацию одного из неопубликованных докладов М.А. Осоргина следует кратким рассказом об атмосфере, сложившейся в среде русской парижской эмиграции в 1940 г.
Разгром Франции в начале Второй мировой войны, оккупация французской столицы гитлеровскими войсками заставили бежать из Парижа многих русских эмигрантов. Одним из центров «переселения» стал маленький городок Шабри, в который приехало несколько русских семей (Бакунины, Кривошеины, Угримовы, Шеметовы, Осоргины), составивших местную русскую колонию.
Настроения М.А. Осоргина периода начала войны Второй мировой войны можно охарактеризовать как крайний пессимизм. Действительно, казалось, что уже нет надежды на будущее, тем более, что Осоргин осознавал, что смертельно болен. В этих условиях М.А. Осоргин составил циркулярное письмо к своим братьям вольным каменщикам, которое позднее было неуместно названо его «масонским завещанием». Письмо это многих шокировало, поскольку отражало настроения безысходности. К письму-«завещанию» Осоргина примыкает и доклад, который печатается ниже.
Впоследствии Г.Б. Забежинский частично опубликовал так называемое «масонское завещание» Осоргина, которое в действительности было написано не перед кончиной, а в начале войны. По этому поводу 16 сентября 1994 г. Т.А. Осоргина писала мне: «Забежинский из всех сил выставлял себя как близкий друг М.А. [Осоргина], а в действительности был просто хорошим знакомым, мало было между ними общего. После смерти М.А., напечатал без спросу письмо М.А., обращенное к друзьям. Подлинник его пропал у Тер-Погосяна. А копия послужила для публикации, которую сделал Заб<ежинский> в Новом русском слове. Все были недовольны этим и я в первую очередь. С тех пор я и не встречалась с ним […] Настоящей близости [М.А. и Забежинского] не было и все это наполовину выдумки». Сходные слова Т.А. Осоргина высказала ранее (письмо от 5 сентября 1990 г.) О.Г. Ласунскому: «Прощальное письмо М.А. нигде не опубликовано. Алданов воспользовался им, потому что оно и к нему относилось, а еще один человек, мало близкий, но очень стремившийся показать будто бы эту близость [Забежинский], тоже в своей статье взял из письма кусок. Я была очень на него раздражена» [НИОР РГБ. Ф.840. Пост. 2001 г.].
В действительности М.А. Осоргин нашёл в себе силы и отказался от настроений безысходности, он восстановил своё общение с друзьями, тайно выезжал в Париж для встречи с вольными каменщиками, его посещали в Шабри, хотя и редко, друзья-ученики по ложе Северные Братья. Примечательно, что сам М.А. Осоргин решил не читать нижепубликуемый доклад, а вместо этого символически решил «возвратить себя к жизни». На приёме в ложе Северная Звезда в степень мастеров, М.А. Осоргин заявил, что «траур наш неразрывен с надеждой». См. Речь новопосвящённым мастерам: Доклады и речи. Члена Д<остопочтенной> Л<ожи> Северная Звезда. С.157-160.
Несколько слов следует сказать о судьбе парижского архива и библиотеки М.А. Осоргина. С собой в Шабри он взял лишь одну книгу: Записки сенатора И.В. Лопухина (в настоящее время хранится у О.Г. Ласунского); чемодан с масонскими бумагами был спрятан первоначально в Тургеневской общественной библиотеке в Париже, а затем временно хранился в Национальной библиотеке Франции. По этому поводу Т.А. Осоргина писала ко мне в письме от 13.1.1990: «… по какому то наитию мы вынесли из квартиры все такое <т.е. относящееся к масонству – А.С.> до прихода немцев и разгрома. В ЦГАЛИ есть, действительно русский текст моего Словаря и совершенно случайно два текста выступлений М.А. 1931 года […] Вы спросите меня что произошло с тем, что было вынесено: сначала лежало у меня, а потом я перенесла в архив и там в закрытом фонде. Главное из этого было напечатано в малом числе экземпляров для близких».
Однако не все бумаги М.А. Осоргина остались в Париже, его библиотеку и некоторые документы вывезли гитлеровцы. После поражения Германии, в числе трофеев, бумаги Осоргина были захвачены советскими солдатами и вывезены в Москву. Одно время часть архива М.А. Осоргина хранилась в так называемом Особом архиве, а затем передана в Российский государственный архив литературы и искусства. При этом при передаче из одного архива в другой несколько дел было «перепутано» и в РГАЛИ оказались материалы из архива Астреи, а в Особом архиве в составе фонда Астреи некоторые бумаги Т.А. и М.А. Осоргиных. Местонахождение богатой библиотеки М.А. Осоргина до сих пор неизвестно. К сожалению, некоторые рукописи (материалы М.Н. Муравьева, переписка М.А. Осоргина с М. Горьким) были переплетены как книги и исчезли вместе с библиотекой. Практически материалы из РГАЛИ не публиковались.
«Масонская» же часть архива М.А. Осоргина, как уже упоминалось должна находиться в Национальной библиотеке Франции, при этом укажем, что некоторые документы (личная переписка) осознанно были уничтожены Т.А. Осоргиной.
Наиболее важные, с точки зрения Т.А. Осоргиной, материалы она подготовила к публикации еще в 1940-е годы: это уже упоминавшиеся две книги речей М.А. Осоргина, а также библиографию масонства, составленную в виде картотеки П.А. Бурышкиным.
Отметим также, что Т.А. Осоргина, хорошо знавшая архив своего мужа, в том числе и уничтоженные (?) материалы выделяла 2 принципиально важных «блока» его переписки: письма М.А. Осоргина к А.С. Буткевичу и письма к друзьям во время войны. И то и другое было частично опубликовано ей: Cahiers du Monde Russe et Soviétique. Vol. XXV. 1984. № 2-3. Эти же письма в приложении к своей книге «Не будем проклинать изгнанье…(Пути и судьбы русской эмиграции)» (М., 1990. С.419-430) поместил В.В. Костиков. Позднее, более полно переписку с А.С. Буткевичем (в том числе и ответные письма к М.А. Осоргину) я опубликовал во 2-м выпуске сборнике «Звенья» (М.; СПб., 1992. С.489-536).
Другой принципиально важный «блок» переписки М.А. Осоргина — это его письма к вольным каменщикам во время войны ещё ждёт публикации (опубликованы лишь некоторые письма А.В. Бахраху, В.К. Агафонову, А.И. Бакунину, П.С. Иванову). В будущем предполагается опубликовать принципиально важную для изучения настроений русской эмиграции переписку М.А. Осоргина с В.К. Агафоновым, а также воспоминания Т.А. Осоргиной о последнем периоде жизни М.А. Осоргина в Шабри.
Отметим, что для М.А. Осоргина в 1940-1942 гг. переписка была одним из главных стимулов для жизни. Лишь в последние дни жизни он был настолько слаб, что не мог отвечать и поэтому решил никому не писать, чтобы кого-то из друзей не выделять и кого-то не обидеть. Последними словами М.А. Осоргина была фраза: «Умираю слабым каменщиком», но насколько сильным должен был быть человек, чтобы вопреки заявленному неприятию «борьбы» продолжать бороться даже со своими слабостями и смертельной болезнью.
Публикуемый из личного архива доклад ярко свидетельствует, что позиция М.А. Осоргина сильно изменялась в 1940-1942 гг. Для этого достаточно сравнить его книгу В тихом местечке и публикуемую речь. Но подобное сравнение показывает, что смягчение позиции М.А. Осоргина не уничтожило его ненависть ко всякой войне.

Осоргин М.А.
31 марта 1940
/не читан/
Два слова на тему, использованную в докладе К., но не ради возражений, потому что в том плане, в каком К. вопрос рассматривал, в плане реальном, мне возражать ему нечего. Могут быть у нас некоторые несогласия в политических оценках момента или противостоящих друг другу сил, но наши настроения одинаковы. К. говорил о «будущем мире». Если этот мир должен выйти из победы оружием одной из сторон, то я хочу, чтобы это была победа западных демократий против страны всеобъемлющей государственности, деспотической Германии. Я этого хочу, как человек такой-то культуры и такого-то прошлого, хочу для себя и для всех, думая, что победа этой стороны более обезпечивает Европе хотя бы остатки относительной политической свободы, которою народы демократий пользовались до войны. Может случиться, что тем самым отдалится пора социальных реформ, болезненно этим странам необходимых, /обобществление земли, фабрик и орудий крупнаго производства/, но опыт России показал, что решительнейшие социальные сдвиги не достигают цели без обезпечения свободы и независимости человеческой личности. Даже если бы мне показали и доказали, что народы России стали счастливее прежняго и живут в довольствии, я все-таки остался бы при своем мнении, потому что довольство и счастье раба не считаю довольством и счастьем достойным человека. А так как я подлинный пролетарий и был им всю жизнь, то ни в какой буржуазности мысли заподозрить себя не могу и другим не позволяю. Впрочем, именно таково было политико-социальное верование всех рабочих-революционеров, не исключая и большевиков, пока нерабочие элементы их не овладели государственной властью и не подменили идею свободы практикой насилия.
Таким образом моя позиция по отношению к войне и втянутым в нее до настоящего момента сторонам ясна. Если победа, то этой стороны. Ея желанный результат – некоторый подрыв бредовой идеи государственной тоталитарности, этнической и религиозной нетерпимости, и возможное сохранение некоторой доли прав и свободы человеческой личности. Как видите, я соглашаюсь на победу с минимальными результатами. Это потому, что никакая современная война больших держав, — как говорили об этом еще недавно реальнейшие политики и как убежден я, не политик и не реалист, — ничьей победой окончиться не может: обе стороны во всяком случае проигрывают. Сейчас об этом некоторые забыли, другие тактически умалчивают, но время напомнит об этом со свойственной ему безпощадностью. Иначе говоря, желать победы такой-то стороне, значит желать ей наименьшего поражения.
Я начал с того, чтобы к нему не возвращаться с перенесением вопроса в совсем иную плоскость, в чем и вижу свою задачу. В области изложеннаго я разсуждаю и хочу разсуждать вполне обывательски, как любой средний Михал Андреич, котораго спросили, как он относится к войне и чего от нее ждет.
Второе, что я должен предварительно оговорить, это – моя уверенность в том, что нынешняя война не завершится заседанием за круглым столом все равно в какой стране и в каком городе, как до некоторой степени еще могла завершиться война предыдущая. И если даже соберутся за столом комическия тени дипломатов, то не от их решения будет зависеть так называемый будущий европейский мир. И прошлая война кончилась не версальским договором /он ничего не решил и быстро и безследно вылинял и улетучился/, а русской революцией и мировым социальным потрясением, которое разрастается и, после этой войны, может привести к таким огромным государственным и социальным переворотам, каких мы сейчас не можем предугадать даже с тенью приближения к истине. Нет смысла пророчествовать, когда самая простая логика уже существующаго и происшедшаго неизбежно приводит к выводу, что круглый стол дипломатов может быть только едва заметной щепкой в потоке стихийных сил, который и смоет с лица Европы, а то и всего мира, сегодняшний лик.
Этих двух подступов к вопросу о «будущем мире» мне достаточно, и говорил я пока на языке, который сегодня для всех нас обычен и который завтра станет архаическим.
Была дана тема: «как вы представляете себе будущий мир?» – Я не знаю, будет ли этот мир, не знаю, каким он будет и не знаю, каким мне его хочется видеть. Но я знаю или думаю, что знаю, одно: что не только наше предположение, но и наше желание его должно быть результатом каких-то совершенно новых построений и чувств, далеких от того строя нашего мышления и порядка ощущений, которые привели нас к краю пропасти. Иными должны стать все методы и все подходы, иными законы логики, если она вообще еще не доказала своего полнаго безсилия. Иным, совсем иным, должен стать и наш язык.
Мне будет чрезвычайно трудно свою мысль пояснить, и естественно, что я вынужден буду прибегать к примерам характера отрицательного, иногда по необходимости грубым и поневоле парадоксальным.
Мне и сейчас уж ясно, что для того, чтобы наметить возможное и высказать желаемое, мы прежде всего должны отрешиться от всего, что в преждних наших попытках организации человеческаго сожития оказалось негодным материалом, хотя бы и казалось нам субъективно ценным: от этнических и национальных делений, от патриотизма, государственности во всех ея доселе известных формах, от смешения понятий политики и морали, культуры и цивилизации, народоправства и его многочисленных эрзацей, как парламент, советы, избирательные права, представительство профессий и пр. Немыслимо создание сколько-нибудь прочных и действительных основ будущаго мира, если создавать их будет русский по русски и для России, по французски и для Франции француз, и поляк и немец в разсуждении своей нации и своего отечества каждый по своему. Федерация государств или народностей, казавшаяся нам еще недавно желанным выходом, могла бы оказаться новым закрепощением идеи всечеловечества в рамках прежних, не объединяющих, а разъединяющих идей. Я уже не говорю о чудовищной мысли о создании свехгосударства с интернациональной армией, чего-то вроде милитаризованной Лиги Наций, мыль поистине бредовая и паранойная, внушающая ужас. Вообще мысль о централизации насилия сама по себе безумна, хотя я признаю ее самой естественной и последовательной, и весь свой безкрайний пессимизм основываю на страхе ея победы. Я должен это пояснить несколько подробнее.
При научно, повидимому, доказанной смертности сложных организмов, человечество, в своем социальном развитии, тем ближе к гибели, чем это его развитие ближе к положенному ему пределу. Если наши усилия могут что-нибудь дать, то они должны быть направлены к ограничению плодовитости людей и ослаблению роста их организаций. Закон Мальтуса не только не опровергнут, но трагическое в нем /т.е. столкновение двух прогрессий, геометрической и арифметической/, подтверждено фактами истекших ста с небольших лет. К столкновениям и катастрофам приводит и каждый дальнейший шаг в росте и усложнении организаций /образование новых государств и их союзов, самоопределение наций и пр./ Уже немного веков отделяет человечество от момента возможнаго образования единаго государства, которое явится одновременно и полным расцветом идеи всечеловечества и началом и ея и его смерти. Мы можем обратиться в муравейник со всеми последствиями: исчезновение личности, атрофией пола и механизацией мысли и труда масс, с земным раем без света, теней, сомнений, свободной воли, индивидуальных представлений о счастье. С нашей теперешней точки зрения это – духовная смерть. Возможно, что природа не замаринует нас в этом виде, а даст нам возможность, — как до сих пор давала прежним человеческим высоким культурам, — погибнуть физически с надеждой на возрождение /что-нибудь вроде символическаго всемирнаго потопа со спасенным ковчегом Ноя/. Тогда уцелевшия единицы, начав со звероподобия, семьи, племени – снова проделают исторический цикл развития – с тем же конечным результатом. Но возможно и застыть в идеальной жизни муравьев и пчел.
Таково возможное, и отсюда я вывожу желательное: при всех дальнейших этапах развития – отвержение всякой централизованной государственности и возможное предельное расчленение государств и населения на малыя самоуправляющиеся единицы. Только в этом могла бы быть некоторая отсрочка гибели человечества, но только временная. Когда мы больны и лечимся, мы также не надеемся избегнуть смерти, но хотим продлить жизнь.
В такой исход, в такой «будущий мир» через оба «и», и восьмеричное и десятиричное, я, конечно, не верю, как крайний пессимист; это не мешает мне его хотеть, за неимением в моем представлении лучшаго. При этом я знаю, что за каким угодно раздроблением последуют попытки новой централизации и государственности, и что это будет делаться оружием, которое на днях лорд Галифакс назвал «единственным способом, доступным цивилизации» – фраза, конечно, ужасная, но справедливая. Продолжая оставаться в области мечтаний, я ищу мер противодействия этому, и совершенно реально вижу их отчасти в проповеди отвращения к насилию и крови, какой никогда до сих пор не было, — были лишь ея безнравственные суррогаты, в их числе и деятельность жрецов даже высокаго христова культа.
Я имею в виду исповедание отвращения и презрения ко всякому насилию во всякой форме: ко всякому проявлению власти, ко всякой организованной защите и охране прав принуждением, ко всякому и во всех случаях лишению свободы, к нормированным законам, к суду и полиции всех видов. Самым важным я считаю внуение отвращения к оружию, к армиям и параллельным организациям, к решению споров физической борьбой, к самому слову «борьба». В нашем прошлом должны быть преданы презрению страницы истории войн, имена военачальников, имена военных героев, даты знаменитых походов и сражений, военныя формы, военный словарь. Долно внушать с детства отвращение к связанным с войной памятникам прошлаго, могилам неизвестных солдат, надгробиям павших в бою, к соответствующей литературе, живописи, музыке. Надо воспитать в сознании своем и других убеждение, что всякая военная организация, безразлично – для нападения или для защиты, не имеют никакого оправдания, и что между отрядом разбойников и отрядом «защитников отечества» разницы по существу никакой нет, поскольку те и другие – профессионалы организованные для убийства. Я прекрасно пониаю – как дико должны звучать такия утверждения и какая бездна как-будто неразрешимых вопросов должна ими порождаться; но я и не пытаюсь ничего разрешить и то положение, которое существует сейчас, при постоянных армиях и высоком к ним почтении. Сверх того, нам непременно придется, как я уже сказал выше, отказаться от нынешних представлений о священности слова «отечество», от понятия о границах и государствах и вообще от нынешних основ человеческаго сожительства, во всяком случае от тех неоправдавших себя основ жизни, которыя мы именуем цивилизацией. И если даже я довожу свои положения до логическаго абсурда, то вам, возражая мне, придется доказать, что практически наша жизнь не доведена до абсурда поколениями существующими, включая нашу науку, нашу философию, нашу социологию, — чего доказать вы, конечно, никогда не сможете.
Если придерживаться существующей терминологии, то мои положения следует назвать отражениями безсистемного, безпланового, вульгарного ненаучного анархизма. Так это и есть, и именно это мне представляется наиболее возможным для «будущаго мира» Европы, включая Россию: состояние полнаго распада государств и наций, заросли ежевики на месте Лувров, пастбища вернувшихся в дикое состоянние лошадей на месте Вестминстерских аббатств, крапива, лопухи и чертополох среди обломков безобразных статуй «Тиргартена».
Именно так уже закончился ряд культурных циклов человечества; еще на нашей памяти паслись коровы на римском форуме, и наши ученые раскапывают в пустынях когда-то пышно процветавшие города. Мудрено сказать, сколько десятилетий или столетий отделяет нашу современную культуру от той же участи, но нет ни малейших основать думать, что ей удастся этого избегнуть при том количестве пороха, которое она в себе накопила. В истории человечества верен только круговорот, смена расцветов и упадков, доступная нашему наблюдению лишь на пространстве каких-нибудь двадцати тысяч лет – при многомиллионной жизни млекопитающаго, которого мы именуем «homo sapiens». И археологи не могут никак поручиться, что в дали веков не было соответствующих Франций, Англий, Германий, Россий, завоевавших воздух и подводную стихию и погибших в попытках, договорно или вооруженной борьбой, разместиться на освобожденных ледниками пространствах между нынешними Атлантическим и Ледовитым океанами, Средиземным и Черным морями и Уральским хребтом.
Думаю, дор<огие> бр<атья>, что достаточно злоупотребил вашим вниманием. Хотел бы только, чтобы вы поняли правильно основную мою мысль. В гаданиях о будущем мире, будущем не только по отношению к нынешней войне, нельзя руководствоваться понятиями вчерашняго или сегодняшняго дня и сколько-нибудь ими дорожить. Временное спасение ныне существующаго человеческаго вида – в замедлении его развития и остановке так называемаго прогресса. Более длительное его спасение – в круговороте культур. Вечнаго спасения нет. Нет, следовательно, и правильнаго разрешения вопроса об организации завтрашняго дня и будущаго года без полнаго отказа от всего, что нам дорого сегодня. И нечего нам желать, кроме того, что все равно случится.
Так я думаю сейчас. Возможно, что буду иначе думать через полчаса и совсем иначе завтра. Поэтому вы будете правы, отнесясь к этим мыслям не как к выставленным положениям, а как к выражению настроения данной минуты.

Великая Символическая Ложа России и Союзных Стран Древнего и Изначального Устава Мемфиса-Мицраима