Подлинный текст послания графа Калиостро французскому парламенту с предисловием в виде статьи из «The Builder Magazine», посвященной этому историческому документу.
Впервые публикуется полностью, на русском языке в переводе
с оригинального издания 1786 г.
Когда я пишу эти строки, передо мной лежит небольшая брошюра форматом 11 на 17 см. Ей почти 144 года. На ней проставлена дата – 1786 год, и пускай место издания не указано, нам известно, что это был Париж.
Ее приобрели на аукционе в Лондоне агенты хорошо всем известного масона и библиофила Р.П. Боуэра, чье собрание редких и старинных книг было приобретено библиотекой Великой ложи штата Айова в 1882 г. Среди приобретенных книг была и эта. С любезного разрешения библиотекаря Бр. К.К. Ханта, я взял эту брошюру оттуда и перевел.
Она состоит из 80 страниц, довольно грубо обрезанных и пожелтевших от времени, хотя во всем прочем она удивительно хорошо сохранилась. В библиотеке ее заново переплели в картон, чтобы предохранить от дальнейшего разрушения слой внешней бумажной обложки. На внутренней стороне новой обложки прикреплен листок с экслибрисом, на котором значится имя Теодора С. Парвина, основателя Масонской библиотеки Айовы и первого ее хранителя. Также там указано: «Основана в 1844 г. Vita sine litteris Mors est1».
На внешней стороне оригинальной бумажной обложки значится короткий заголовок, который в переводе выглядит как «Мемуар графа Калиостро». И ниже: «Г-н де Калиостро просит лишь покоя и безопасности. Закон гостеприимства предоставляет их ему. – Из письма, написанного графом Верженном, министром иностранных дел, г-ну Жерару, страсбургскому судье, 13 марта 1783 г.».
На титульном листе напечатан пространный второй заголовок, являющийся просто полным вариантом первого заголовка: «Мемуар графа Калиостро – обвиняемого, обвиненного Генеральным прокурором – обвинителем, в присутствии г-на Кардинала де Роана, графини де ла Мотт и других обвиняемых. Г-н де Калиостро просит лишь покоя и безопасности. Закон гостеприимства предоставляет их ему. – Из письма, написанного графом Верженном, министром иностранных дел, г-ну Жерару, страсбургскому судье, 13 марта 1783 г.». Внизу страницы проставлена дата – 1786 год, и, как уже говорилось выше, не указано место издания. О том, что брошюра была издана в Париже, можно, однако, догадаться по нескольким упоминаниям в самом тексте.
В последнее время наблюдается некоторое оживление интереса к личности Калиостро, отчасти вызванное недавно изданной вульгарной книгой фон Гюнтера2, полной неточностей и ложных выводов, перевод которой, тем не менее, широко разошелся по нашей стране. Оригинал этой работы вышел в свет в Германии ровно в тот момент, когда разразились невиданные по ожесточенности и безумству атаки на масонство со стороны начальника штаба германской армии ястреба генерала Людендорфа. Чувствуется, что фон Гюнтеру так хотелось побольнее пнуть и позлее оболгать масонство в своей книге, что нельзя не пасть жертвой искушения подумать, что он руководствовался теми же мотивами, что сам Людендорф, а его книгу следует рассматривать в общем контексте беспрецедентной пропагандистской антимасонской кампании, во всем мире активно поддерживаемой сейчас врагами нашего Братства.
Здесь имеет смысл сослаться на «историческое и критическое» исследование «Неведомый Мастер Калиостро», опубликованное в 1910 г. в Париже д-ром Марком Хэйвеном3, поскольку в нем раскрывается исток и указываются причины неустанных попыток опорочить имя Калиостро, которые сами по себе являются довольно примечательным феноменом. Почему человека, который в жизни своей никому не желал и не принес вреда, на протяжении веков подвергается такой беспрецедентной травле? Ведь нужно помнить, что невзирая на потоки обвинений и клеветы, вылитые на него, никто из обвинителей не в силах указать хотя бы один факт несомненно причиненного им кому-либо вреда, за исключением сомнительного предприятия с ожерельем королевы, о котором, собственно, и пишет он в своем Мемуаре и в котором даже самые ярые враги вынуждены были признать его невиновность. Возвращаясь к книге д-ра Хэйвена, нужно сказать, что Калиостро уехал в Италию в 1789 г. и там был арестован в Риме инквизицией, которая осудила его по обвинению в масонстве, ереси и колдовстве. В оправдание своих действий и чтобы закрепить достигнутый в войне с масонством успех, инквизиция заказала и издала на свои средства «Жизнь Жозефа Бальзамо» — книгу, о которой говорит в своей работе д-р Хэйвен.
Наконец, Святой отдел4, полагавший, что захватил в свои руки явного или тайного главу масонского Ордена, решил нанести ему двойной удар: во-первых, навеки запятнать биографию и очернить репутацию этого вестника свободомыслия, столь широко и быстро распространявшегося по Европе в те времена, и во-вторых, внушить недоверие ко всему Ордену вследствие недоверия к Великому мастеру Египетского масонства. «Жизнь Жозефа Бальзамо», опубликованная Святым отделом в качествен апологии собственной деятельности, может служить образцом лицемерия и ненависти: конечно, обвинительные речи Сэйи и мадам де ла Мотт бледнеют перед пламенными строками Генерального прокурора, но в целом, все эти трое очень хорошо потрудились над запятнанием чести Калиостро. Но лишь после отделки силами инквизиции их грубые поделки превратились в произведения искусства и засверкали всеми красками. Все, что только можно было выудить скандального и разоблачительного у этих авторов, содержится в этой книге, не считая всего того, что сам Калиостро и его жена несомненно могли сами сообщить инквизиции под угрозой пыток.
Добавим к этому все то, что в 1791 г., когда была опубликована эта его «биография», могли придумать для очернения масонства вообще и основателя одного из его мистических уставов, в частности, итальянские священники, перепуганные Французской революцией, — и станет совершенно ясно, насколько полна эта книга клеветой. Мастерство, с которым ее автор, играя словами, смешивает понятия «католичество» и «религия», «атеизм» и «гетеродоксия», «либерализм» и «скептицизм», таково, что зачастую он убеждает читателя в своей правоте и заставляет приходить к тем же выводам, к которым пришел он сам, если только читатель не достаточно искушен, чтобы понять, где именно его обманули.
Именно эта книга, очень быстро переведенная на многие иностранные языки и изданная в разных европейских странах практически в то же время, что и в Риме, легла в основу практически всех последующих клеветнических сочинений, посвященных Калиостро. Отождествляя имя Калиостро с личностью Джузеппе Бальзамо, ее автор собственноручно приписал первому все противозаконные действия второго. Но недавнее исследование У.Х.Т. Траубриджа, результаты которого опубликованы в книге «Горести и тайны Мастера магии» (W.H.K. Trowbridge, Miseries and Mysteries of a Master of Magic), с достаточной степенью достоверности доказывает, что такое отождествление весьма маловероятно, о чем явно был отлично осведомлен Святой отдел. Точно так же и д-р Хэйвен указывает, что Бальзамо для начала был, судя по известным описаниям, смуглым и некрасивым человеком с плоским сломанным носом, в то время как Калиостро описывают как человека симпатичного и даже красивого, светлокожего, со свежим цветом лица и ростом выше среднего. Скульптор Гудон, приезжавший в Америку, чтобы создать известный памятник Вашингтону, изваял бюст Калиостро, на котором у него почти орлиный нос. Д-р Хэйвен приводит несколько портретов Калиостро и целый ряд свидетельств, подтверждающих, что Калиостро и Бальзамо – это два разных человека, которые были даже отдаленно не похожи один на другого.
Обычно в его жизнеописаниях встречаются ссылки на его собственные заявления, а иногда приводятся краткие выжимки из этого документа. Но даже по ним непредвзятый читатель может понять, что все дело против него было сфабриковано. Поэтому энциклопедия «Британника» вдвойне неправа, утверждая, что в «деле об ожерелье королевы» «Калиостро избежал наказания лишь по причине невероятной наглости и самоуверенности, на которых строилась его защита», однако «в любом случае, это не спасло его от заключения в Бастилию». Французский парламент вообще бы не вправе кого-либо оправдать по уголовному делу, в особенности столь серьезному по причине связи с высшими политическими и государственными сферами, сколь «наглой и самоуверенной» ни была бы его защита. Однако у обвинения вообще не было ничего против Калиостро, кроме предположений, что он был соучастником похищения ожерелья, поэтому как только открылась его невиновность в этом деле, его выпустили на свободу. Совершенно не вызывает сомнений участие в знаменитой афере с ожерельем графини де ла Мотт. Точно так же не вызывает сомнений, что, силясь уйти от ответа или хотя бы разделить вину с другими, она обвинила кардинала де Роана и Калиостро. Говоря современным языком, она их просто «подставила».
Но ознакомившись с биографией Калиостро только по перечисленным выше источникам, попадаешь в совершенно иную и удивительную атмосферу, начиная читать его собственную версию событий. Он излагает историю, которая может показаться необычной, удивительной, но хотя бы связной. Пусть же читатель сам сформирует мнение об этой исторической личности и событиях, в которых он принимал участие.
Сам Мемуар начинается с пятой страницы брошюры.
Сайрус Филд Уиллард
Опубликовано в журнале «The Builder Magazine», March-May 1930, Vol. XVI, №№3-5
Господам членам Парламента, собранным в палатах
К вам обращается со смиренным прошением Александр, граф де Калиостро, от своего собственного имени и, по праву мужа, от имени Серафины Феличиани, его супруги,
Утверждая, что он имеет право надеяться на то, что первый Сенат Франции не отвергнет прошение иностранца, просящего освободить его жену, которая умирает в узилищах Бастилии.
Проситель и его жена были арестованы по приказу Короля и помещены в Бастилию 2 августа 1785 г.
Их известили о том, что через несколько дней после их ареста Суд, по сведениям, сообщенным одним господином, занялся судьбой заключенных, и что для этого была созвана чрезвычайная Ассамблея.
Собралась Большая палата и, ознакомившись с деталями преступления по мере изучения правительственных уведомлений (lettres de cachet), Суд не принял окончательного решения по этому делу.
Граф Калиостро молит о милости как можно скорее принять во внимание плачевные обстоятельства, в которых он пребывает.
Проситель не просит ничего для себя. Провозглашенный арестованным, он пробудет в цепях до того мига, когда Правосудие безошибочно засвидетельствует его безукоризненную невиновность.
Но против его жены не ведется дела, и ей не предъявлено никакого обвинения; не идет речь даже о вызове ее в качестве свидетельницы, о чем Просителю стало известно; однако она все равно приговорена к шести месяцам заключения в Бастилии без разрешения для Просителя видеться с ней.
Сегодня окружающие его люди больше не могли скрывать состояние, в котором пребывает его несчастная жена, а также угрожающую ее жизни опасность, посему Проситель под влиянием этого тяжкого и горестного удара судьбы ищет средства смягчить сердца судей и заклинает их именем Верховного Судьи проявить к ней милосердие, не оставить ее в беде и передать к подножию Престола его почтительный, но непреклонный протест.
Парламент есть не только отправитель верховного королевского Правосудия, ибо именно чрез его законодателей бывает явлена Народу королевская воля, но также и стоны народные посредством Парламента достигают королевского уха.
Посему Проситель молит Парламент о милости, а именно о возможности воспользоваться прекраснейшим из своих прав – правом просвещать власти и смягчать кары.
Действительно, и Проситель, и его жена – иностранцы. Но с каких пор нельзя гонимым иностранцам воссылать плач свой и стон к Правосудию в зале Суда?
Вся Европа устремила взоры на это получившее широкую известность судебное дело, в самом начале которого мы с моей женой были заключены в Бастилию. Мельчайшие его подробности распаляют всеобщий интерес к нему во всем мире. Парламенту известно о невиновности графини де Калиостро и о ее заключении, и Проситель публично сообщает теперь ему о болезни, угрожающей ее жизни. Позволит ли Парламент ей теперь умереть без применения медицинского искусства ее же мужа? Ведь если правда, что последний имел счастье вырвать из лап Смерти тысячу французов, то приговорят ли его к страданиям от того, что бедная его жена умерла вдали от него без помощи или даже простого слова утешения?
Безуспешно пытался Проситель любыми средствами вымолить у властей предержащих разрешение той плачевной драмы, в которой ныне он оказался. Он полагал, что Мемуар, который велел он распространить несколько дней назад и в котором содержатся неоспоримые свидетельства его невиновности и невиновности его жены, принесет свободу хотя бы последней. Увы, надежды не оправдались! Общественное мнение сложилось в его пользу, но его жена все равно умирает в Бастилии, между тем как ему не дозволяется даже принять ее последний вздох или применить известные ему средства для возможного возвращения ее к жизни.
Единственное средство, ныне оставленное Просителю, есть справедливость и великодушие Судей. Извещенные обо всех обстоятельствах процесса, они могут засвидетельствовать невиновность графини де Калиостро. Опасаться ли Просителю отказа, коль скоро единственной милостью, о которой просит он, является дозволение пасть к подножию Престола?
Госпожа ла Тур, сестра графини де ла Мотт, заключенная в Бастилии в течение нескольких месяцев, только что была отпущена на волю. Неужели она более невиновна, чем графиня де Калиостро? Неужели последняя имеет меньше прав на доброту и справедливость Короля, потому что она иностранка и потому что она моя жена?
Мы далеки от подобных мыслей, поскольку чувства, обуревающие Его Величество, известны в Европе. В особенности хорошо известны они Просителю, потому что они отражены в трех письмах, составленных от Его имени г-ном Хранителем Печатей, министров иностранных дел и военным министром.
Лишь веря в королевское покровительство и обещанное гостеприимство, Проситель переехал жить во Францию с намерением закончить здесь свои дни.
Ныне же, преследуемый, арестованный и опороченный, он, тем не менее, все равно не разочаровался в Правосудии и убежден в том, что французские судьи не станут действовать вопреки желанию иностранца, который, не жалуясь на то, что сам лишен свободы по ошибке, при этом ограничивает все свои просьбы лишь предоставлением свободы его жене.
Неужели они опасаются со стороны графини де Калиостро изнурительных тяжб, бесплодных попыток пересмотреть дело и слез бессилия? Что ж. Пусть ворота Бастилии не отопрутся перед ней, но дайте же, по крайней мере, ее несчастному мужу возможность получить печальное удовлетворение от оказания ей вспоможения, и в случае если оно окажется бесполезным, — возможность закрыть ей глаза после смерти.
Обдумав все это, господа, не могли бы вы даровать дозволение Просителю поместить даму, графиню де Калиостро, его жену, под защиту и охрану Суда и также повелеть Суду обсудить данное дело с Его Величеством в целях отзыва lettre de cachet, по которому вышеупомянутая графиня де Калиостро была заключена в тюрьму Бастилии, а также получения дозволения ей увидеться с Просителем, когда состояние ее здоровья позволит? Если так, вы сделаете этим доброе дело.
Подписано:
Граф де Калиостро
г-н Генеральный прокурор
адвокат г-н Тилорье
стряпчий Бразен
[Я в заключении, я обвинен, я оклеветан. Разве я заслужил такую судьбу? Я исследую глубины своей души и нахожу там покой, в котором люди мне отказывают. Я много странствовал; я известен во всей Европе и в большей части Африки и Азии. Всюду меня принимали как равного и как друга. Все мои знания, все мое время, все мое достояние неизменно и постоянно направлял я на утешение обездоленных. Я учил, я лечил, но ни разу не снизошел до занятий прибыльными спекуляциями, достойнейшим и спокойнейшим из всех ремесел. Испытывая непреодолимое влечение к облегчению страданий ближних моих, я сделался врачом.
Я богат для того лишь, чтобы расширять круг своего благотворения и умножать пути оказания помощи ближним; я сохраняю независимость, я лишь отдаю, ничего не требуя и не беря для себя взамен; мне хватает деликатности учтиво отвергать даже милости, расточаемые мне августейшими правителями. Богатым всегда открыт доступ к моим советам и моим лекарствам; бедным – к моим лекарствам и моим деньгам. Я никогда не делал долгов; моя нравственность чиста и даже сурова, осмелюсь утверждать; я никого и никогда не оскорбил ни словом, ни действием, ни устно и ни письменно. За оскорбления, нанесенные мне, я прощал, и то добро, которое я делал, я делал в тишине. Будучи повсюду иноземцем,] Повсюду исполнял я долг гражданина; повсюду почитал я религию, законы и правительство. Вот история моей жизни.
Проживая в последние шесть лет в среде разумного, великодушного и гостеприимного народа, я полагал, что обрел новую родину. Я заранее поздравлял себя со всем тем благом, которое смогу сотворить новым своим согражданам.
Подобно вспышке молнии разрушилась моя иллюзия, когда меня бросили в застенки Бастилии. Моя жена, добродетельнейшая и милейшая женщина, также была брошена в эту пропасть. Толстые стены и многочисленные запоры разъединили нас, и ныне я не в силах слышать даже ее стоны.
Я спрашиваю о ней своих тюремщиков, но они молчат в ответ. Возможно, ее уже нет в живых. Беззащитное, слабое и страдающее существо, как сможет прожить она шесть месяцев в месте, где и мужчинам потребны все их силы, вся отвага и все возможное самоотречение, дабы бороться с неотвратимым отчаянием? Однако я слишком увлекся описанием читателям своих невзгод и чуть не позабыл о том, что цель моя состоит в том, чтобы защищаться.
Я провозглашен prise de corps6. Но какое же преступление я совершил? В чем меня обвиняют? Мне не известно ни о каких свидетелях, которые могли бы выступить против меня. Мне не сообщили даже о жалобах на меня, которыми мог быть вызван отданный в отношении меня приказ, но тем не менее от меня ждут, что я буду защищаться. Как же мне отразить удар, нанесенный неведомо кем? Мне сказали, что таково уголовное законодательство. Я смирился и со стоном склонился пред законом, столь жестоким и грозным для ложно обвиненной невинности.
Таким образом, я могу лишь предполагать, в чем меня собираются обвинить. И если я ошибаюсь, то значит, я сражался с плодами собственного воображения, и единственной моей отрадой будет то, что я, по крайней мере, сказал правду и внушил некоторой, даже значительной, части Общества, сколь несправедлива клевета, окутавшая ныне имя несчастного человека, сейчас пребывающего в узилище и в цепях, под нависшим над его головой обоюдоострым мечом Правосудия и королевской Власти.
—
