«Граф Александр Калиостро» (1743(?)-1795) — это не столько человек, сколько образ, понятие, химера, мем, — совокупность слухов, сплетен, частных предположений и авторских фантазий огромного количества людей, запечатлевших свои умозрительные построения в литературной и художественной форме с самыми разными целями, побуждаемые самыми разными мотивами и поводами. «Калиостро» — это маска, роль, театральный костюм из ателье проката, который никогда не знаешь, где обнаружишь в тот или иной день, и кто будет в него одет. Тот, кто даст себе труд прочесть все «канонические» для современной историографии полные биографии Калиостро (их не так уж много), обязательно заключит по прочтении, что у него не сложилось в воображении образа этого человека: детали распадаются, литературная ткань расползается по швам, мозаика не складывается в целостную картину, многочисленные документы противоречат один другому, наползают друг на друга и затмевают обзор. Каждый из авторов, изучая фактически одни и те же архивные и мемуарные источники, неосознанно формирует свой образ таинственного графа, но каждый из этих «авторских» образов разительно отличается от всех прочих, двоих похожих «виртуальных Калиостро» просто не встречается в природе. Одно дело – когда это касается беллетристики: действительно, сколь различны между собой образы Калиостро в рассказе А.Н.Толстого и в пьесе Г.И.Горина, в пьесах Екатерины II, Ф.Шиллера и И.-В.Гёте, в романе А.Дюма и рассказе М.Кузмина. И совершенно другое дело – когда совершенно разные «графы Калиостро» встают призраками над страницами академических биографических изданий видных и авторитетных специалистов, историков и культурологов.
Как сказано в акте о смерти графа, составленном 28 августа 1795 г. тюремным священником в крепости Сан-Лео, «nascitur infelix, vixit infelicior, obiit infelicissime»1 – «родился несчастливо, жил еще несчастливее, умер же наинесчастливейше». Так ли это? Тщательное изучение доступных в наше время историографических материалов приводит только к выводу о том, что нам доподлинно не известно, ни как он nascitur, ни как vixit, разве что мы имеем некоторое представление о том, как он obiit, но разве этого достаточно? Нет смысла приступать к новой авторской биографии этого человека, поскольку это значило бы попасть в плен собственных предположений и иллюзий, а уж сколько пало в эту бездну…
Поэтому в нашей книге мы избрали иной путь: сконцентрироваться на фактах и документах. Здесь собраны опубликованные работы, в разное время подписанные именем графа Калиостро, а во вступительной статье мы далее представим свою интерпретацию нескольких фактов, которые со всей определенностью имели место в его биографии. В первую очередь, речь идет о фактах, связывающих Калиостро с масонством и его Египетским уставом — детищем графа. Другие стороны его биографии подробно и тщательно изучены его биографами и описаны в их трудах, хотя, как уже говорилось выше, нет в этой исторической фигуре ничего, что придало бы ей достаточно «плоти», чтобы она встала в один ряд с другими персонажами исторической сцены своего времени.
Период, к которому относится та часть биографии Калиостро, о которой сохранилось наибольшее количество документов, отсчитывается с первого его лондонского визита в июле 1776 г. и завершается его смертью в августе 1795 г. — это почти ровно девятнадцать лет. Это то время, когда граф и его жена постоянно пользовались фамилией «Калиостро», хотя во время странствий инкогнито иногда прибегали и к псевдонимам. За это время из никому не известного «благородного путешественника» граф успел превратиться во всееропейскую знаменитость, всеевропейского преступника, божественного целителя, Великого Копта, еретика и сектанта и, наконец, в образ борца за свободу против религиозной и светской тирании. Кем он был? Мы не знаем этого и вряд ли узнаем.
Калиостро до первого лондонского визита
Биографии и энциклопедии повторяют одна за другой как устоявшуюся истину или даже как факт: «Александр Калиостро (Джузеппе Бальзамо) с женой Серафиной (Лоренцей) Феличиани». Иногда его имя приводят в «полной форме» как «Джузеппе Джованни Баттиста Винченцо Пьетро Антонио Маттео Франко Бальзамо». Составлено генеалогическое древо семейств Бальзамо и Браконьери из Палермо, что на Сицилии2, отслежены передвижения молодого Джузеппе по Италии в поисках работы и лучшей жизни, сохранились его свидетельство о крещении (подписанное, в том числе, крестной матерью Винченцей Калиостро) и брачное свидетельство, выписанное на имена Джузеппе Бальзамо и Лоренцы Феличиани3.
Но кто помнит об обстоятельствах возникновения этого соответствия? Во время второго лондонского визита, после заключения в Бастилии, уже прославленный маг и целитель, Великий Копт Египетского масонства и герой светских сплетен Калиостро попадает в 1786 г. под огонь желтой англо-французской прессы, и враждебный ему издатель Ш.-Т. де Моранд оповещает всю Европу о том, что человек, представляющий себя загадочным графом, в действительности происходит из бедной сицилийской семьи и первые годы жизни провел в бродяжничестве и жульничестве. В Лондоне обнаруживаются следы пребывания цирюльника по фамилии Бальзамо, который жил там с женой Лоренцей по фамилии Феличиани в 1771-1773 гг.4 Публика с радостью подхватывает эту тему, находятся все новые и новые подробности жизни Джузеппе Бальзамо в Италии, его биография обрастает все новыми пикантными обстоятельствами, — и только сам Калиостро в оправдательных мемуарах возмущенно недоумевает, почему общество считает неоспоримым фактом, что если в Лондоне жил пятнадцать лет назад некто Джузеппе Бальзамо с женой Лоренцей Феличиани, то он обязательно должен быть именно им, Жозефом Александром Калиостро, женатым на Серафине Феличиани, впервые приехавшим в Лондон в 1776 г.
Газетное расследование «Courriere de l’Europe» (издатель — Моранд) ширится, привлекает сторонников в континентальной прессе, и наконец Моранду удается заинтересовать парижскую префектуру полиции письмами, опубликованными нидерландской «Gazette de Leyde», где дядя Джузеппе Бальзамо — Антонио Браконьери — утверждает, что его племянник, ушедший из дома безвозвратно в 1763 г., и нынешняя звезда европейского бомонда граф Калиостро, живущий в Лондоне и занимающийся врачеванием и благотворительностью, — это одно и то же лицо. Надо сказать, дяде Антонио 82 года, племянника он не видел 23 года, графа Калиостро он видел только на перепечатанных газетой литографиях. И это то самое единственное звено, на котором держится вся логическая цепочка, связующая вместе большой пласт документированной биографии Джузеппе Бальзамо и большой пласт документированной биографии Александра Калиостро5. Жизнь Бальзамо описана несколькими его знакомыми, родственниками, спутниками в странствиях. Жизнь Калиостро также описана многими очевидцами. Тот момент, когда биография Бальзамо перетекла в биографию Калиостро, не указан никем и ни разу. Зыбкая ткань утверждений Антонио Браконьери — единственное, что удерживает этот призрачный вектор времени от распада на две совершенно разные биографии. О тождестве этих двух лиц не говорится более ничего в полицейских документах и протоколах, не было подтверждено сходство их почерков, не явился ни один очевидец, который был бы готов под присягой свидетельствовать, что видел Бальзамо до 1776 г. и что это тот же самый человек, что граф Калиостро в 1786 г. Но как и в наши дни, оказалось вполне достаточно кампании в прессе, чтобы мысль о тождестве двоих этих вполне реальных лиц глубоко укоренилась в сознании любого, кто изучает данную тему или говорит о ней. Биографии Калиостро делятся на две части, связь между которыми авторы обычно прикрывают описанием кампании Моранда или цитатами из воспоминаний Казановы (о которых речь пойдет ниже). Некоторые честно признают, что «версия Бальзамо» используется ими как единственная существующая и имеющая хотя бы какое–то подкрепление. Для всякого добросовестного исследователя, особенно перфекциониста, было бы страшным испытанием начать биографию изучаемого исторического лица со слов: «Со всей прямотой и честностью необходимо сказать, что для нас биография нашего героя начинается с 1776 года, когда ему было предположительно 33 года»6. Но кому-то нужно это сделать. Пусть это будем мы.
Сведения о масонской биографии Калиостро предоставлены нам, в основном, редактором газеты «Courrier de l’Europe» Шарлем Тевено де Морандом (1741–1805), автором многочисленных «разоблачительных» публикаций и личным врагом загадочного графа, неоднократно прямо и косвенно участвовавшим в судебных тяжбах против него в Англии и Франции, а также предпочитавшим анонимность иезуитским священником отцом Марчелло, автором «Жизни Джузеппе Бальзамо, иначе именуемого графом Калиостро», издавшим свой труд в 1791 г. якобы по результатам следственной процедуры, проведенной в Риме в 1790 г., в течение года после смерти Калиостро, и изучения всех связанных с этой личностью документов7.
По свидетельству Ш.-Т. де Моранда, масонское посвящение Калиостро прошло 12 апреля 1777 г.8 в ложе «Надежда» (Esperance), собравшейся в таверне (cabaret) «King’s Head» по адресу «угол Джеррард–стрит, Сохо»9, под председательством некоего обойщика Ардивилье, и вместе с ним в тот день были приняты графиня де Калиостро, престарелый музыкант граф Джузеппе Рикьярелли и лакей лорда Джорджа Кавендиша, брата герцога Девонширского, Пьер Буало. Посвящение графини прошло первым и состояло лишь в принесении ею орденской клятвы «внимательно слушать, повиноваться и хранить молчание обо всем увиденном и услышанном» и вручении ей подвязки с девизом «Союз. Молчание. Добродетель». После этого якобы состоялся прием «графа Жозефа Калиостро, полковника 3–го Бранденбургского полка», которого сперва на лонже подтянули к потолку зала собраний и сбросили оттуда вниз, несмотря на его жалобы на боли в ноге, а потом потребовали, чтобы он выстрелил из пистолета в лицо председательствовавшему офицеру (пистолет был не заряжен). Затем он должен был произнести клятву хранить «слепую и нерушимую верность своим орденским начальникам» с приставленным к виску тем же пистолетом, потом нажать курок, и в тот же миг рядом с его головой выстрелили из другого пистолета, ударили его по голове и сразу же сняли с глаз повязку. Примечательно, что 2 июня ему был прислан диплом Великой Лондонской ложи о посвящении в три степени символического масонства, за который им были уплачены 5 гиней. О каком–либо документе для его супруги не известно ничего10. Очевидно, в какой–то другой день, но до конца ноября 1777 г., когда Калиостро с супругой выехали из Лондона, направляясь в Кале, он был принят в четвертый градус, вероятно «шотландскую» степень, поскольку впоследствии у него не возникало проблем с присутствием в ложах высших степеней других юрисдикций. Но никаких свидетельств об этом его посвящении не сохранилось; сам же он впоследствии неоднократно утверждал, что посвящение во все четыре степени раннего европейского масонства прошел в ложе «Надежда».
Как и во всем относящемся к биографии Великого Копта, в вопросе о его масонском посвящении слишком много неясностей, чтобы счесть его исторически полностью достоверным и документально подтвержденным. Известно, что таверной «Голова короля» (King’s Head) владел господин О’Рейли, друг и спаситель Калиостро от многочисленных неприятелей и мнимых кредиторов во время первого лондонского визита. По словам самого Калиостро, он же выступил в роли его рекомендатора для вступления в братство и привел на посвящение. Ложа «Надежда» № 369 (или № 289), по имеющимся сведениям, состояла из людей невысокого общественного положения: парикмахеров, музыкантов, мелких торговцев, ремесленников. Социальный состав членов ложи отчасти поясняет ее национальный (точнее, интернациональный) состав и характер работы. По сохранившимся данным, состояла она преимущественно из проживавших в Лондоне французов и итальянцев (для кого указанные выше профессии были весьма характерны) и вела работы по практически не известному в Англии, но к 1770–м гг. уже широко распространенному в континентальной Европе рыцарскому Уставу Строгого послушания.
Основанный в 1750–1751 гг. силезским чиновником Карлом Готтхельфом Хундом (1722–1776) на основе разрозненных французских ранних рыцарских степеней, этот устав провозгласил преемственность масонства от средневековых рыцарско–монашеских орденов. Он включал в себя три первые степени масонского Древнего Ремесла (Ученик, Подмастерье, Мастер), степень Шотландского Мастера и рыцарские высшие градусы, увенчанные званием Рыцаря Храма (тамплиера). Руководство орденом концентрировалось в руках К.Хунда (который отчитывался, по его утверждениям, лишь перед «неведомыми высшими» руководителями, прямыми потомками тамплиеров, и от них же получал обязательные для исполнения всеми членами ордена распоряжения), а территориальная структура организации подразумевала деление на провинции, формировавшиеся по средневековому рыцарскому принципу «языков», а не территориальных границ стран. Обе существовавшие в то время английские великие ложи – «Новых» и «Древних» вольных каменщиков – отказывались признавать власть «неведомых высших руководителей» Строгого послушания, но при этом не совершали никаких агрессивных действий в отношении его лож. Сами они при этом работали как в традиционно английских трех символических степенях (в разных версиях), так и в целом ряде высших степеней английского, шотландско–ирландского и континентального, в основном, французского, происхождения. Англия не входила в территориальные структуры Строгого послушания, но на территории Германии, например, сохраняла отношения официального признания с местными ложами, основанными по английской ритуальной системе, в которых состояли простыми членами и руководителями те, кто входил также и в ложи Строгого послушания11. Иными словами, существование в Лондоне в апреле 1777 г. ложи, состоявшей преимущественно из иностранцев и принадлежавшей к ритуальной системе Строгого послушания без административной привязки к той или иной его провинции, теоретически возможно.
В дошедшем до нас списке лондонских лож за октябрь 1797 г. под номером 238 значится ложа «l’Esperance», собиравшаяся в таверне «Хижина» (Thatched House) на Сент–Джеймс–стрит, что в 10 минутах ходьбы от Джеррард–стрит. Никакие ложи на Джеррард–стрит или вообще в Сохо в этот год не собирались12. В отсутствие каких–либо иных сведений трудно что–либо предполагать о ее происхождении и истории. Во время первого визита в Лондон Калиостро еще не имел таких блестящих рекомендаций и не свел знакомства с высшим светом разных стран (хотя указывал впоследствии, что его рекомендаторами в этом городе могут выступать «знать и народ»); он обзавелся нужными связями и знакомствами позднее, во время странствий по континентальной Европе. Поэтому, особенно в сочетании с информацией об уплате им значительной суммы за масонский патент, вполне можно предположить, что данная ложа существовала и приняла его на общих основаниях, а ее материнская великая ложа выдала патент. Упоминание в текстах «Великой Лондонской ложи» с некоторой степенью вероятности указывает на Великую ложу «Новых» (основана в 1717 г.), поскольку соперничавшая с ней Великая ложа «Древних» (основана в 1751 г.) чаще именовалась «Великой Йоркской ложей».
Известно, что сразу после переезда на континент Калиостро свободно и неоднократно посещал масонские ложи в Гааге, затем пользовался их гостеприимством во всех посещенных им странах, а во время второго лондонского визита был принят в одной из самых старых и авторитетных лож города – в ложе «Древности» (Lodge of Antiquity № 2)13. Отсюда можно сделать вывод, что еще до обретения связей в высших кругах этих стран (и местном масонстве) он мог подтвердить свою принадлежность к масонскому ордену и свои степени в нем, что подкрепляет версию о валидности выданного ему в Лондоне патента.
Что же касается ритуала, в соответствии с которым прошло посвящение «Жозефа Калиостро», относиться к представленному нам описанию можно лишь с удивлением и недоверием. Необходимо помнить, что изложения Моранда и отца Марчелло исполнены в жанре дискуссионной, обвинительной публицистики и никак не могут быть заподозрены в объективности или не подвергаться подозрениям в манипулировании фактами. С 1724 г. во всей Европе довольно активно и часто издавались многочисленные «разоблачения» масонских ритуалов, первоначально составленные на основе реально проводившихся обрядов, но уже в 1740–е гг. включавшие в себя немалую долю вымысла авторов, не в последнюю очередь, по причине конкуренции между печатными изданиями и, соответствнно, необходимости поражать читателя все новыми и все более живописными «откровениями» о масонах. К этому периоду относится формирование основного пласта антимасонских мифов конспирологической литературы, широко распространившейся в мире, в особенности после начала Французской революции и гражданской войны. И у Моранда, и у отца Марчелло было достаточно возможностей ознакомиться с произведениями этого рода и более чем достаточно оснований ими воспользоваться для составления своих работ.
Впрочем, если предположить, что дошедший до нас отчет о церемонии посвящения корректен и сравнительно точен, по нему можно составить картину не совсем обычного обряда, который теоретически могла провести ложа, обладавшая описанными выше свойствами. Клятва графини Калиостро, по известным данным, довольно точно воспроизводит клятвы, принятые в большинстве известных адопционных лож того времени (см. Приложение 2). Клятва графа Калиостро, как ни странно, не содержит обязательного и повсеместно включаемого в масонские клятвы с XVIII в. по наше время положения о строгом запрете разглашать посторонним что–либо относящееся к масонству вообще или церемонии посвящения кандидата, в частности. Но при этом клятва содержит обязательство строгого и, что важно, «слепого» повиновения вышестоящим руководителям. Это известная по историческим и ритуальным материалам особенность Строгого тамплиерского послушания, здесь служащая косвенным подтверждением того факта, что указанная ложа действительно вела по нему работы. В то же время нельзя исключать, что и клятва графа, и клятва графини были зачитаны им по имеющимся у членов ложи текстам других, не практикуемых ими самими, ритуалов или их отрывкам.
Не существует упоминаний о других женщинах, принимавших участие в работах данной ложи в день приема супругов Калиостро или какой–либо другой день. Адопционные ложи (для мужчин и женщин) вообще не признавались английским масонством и не признаются им по сей день, в то время как в европейских странах на континенте, в первую очередь, во Франции, они поучили широкое распространение с середины 1750–х гг. и в 1774 г. были приняты под эгиду Великого Востока Франции. Их первые печатные ритуальные своды датируются началом 1760–х гг.
Испытания, которым был подвергнут Калиостро во время посвящения, сколь странными и нелепыми они бы ни казались, практиковались на самом деле в ряде высших степеней континентального масонства, которые либо входили в уже сформировавшиеся уставы, либо впоследствии вошли в них. Масонские уставы как совокупности высших степеней, прием в которые обеспечивался членством (и наличием степени Мастера) в символической ложе, начали быстро и поначалу весьма хаотично формироваться в Европе в конце 1750–х гг., а до этого высшие степени существовали, в основном, как отдельные ордена, и их ритуалы циркулировали в списках между отдельными посвященными и применялись ими по собственному усмотрению. Так, известно, что символические испытания сбрасыванием с высоты, незаряженным пистолетом и симулированным выстрелом в кандидата применялись в степенях Рыцаря Адепта, Князя Розенкрейцера, Рыцаря Солнца, Рыцаря Востока, Прусского Рыцаря и др., которые впоследствии, побывав под разными названиями и юрисдикциями, вошли в Древний и принятый Шотландский устав, Устав Хередома–Килвиннинга, Древний и изначальный устав, Герметический устав, Устав барона Чуди и некоторые другие уставы французского происхождения. Однако в текстах ритуалов Строгого послушания их нет. Испытания с использованием пистолета, по многочисленным сообщениям мемуаристов, в течение долгого времени характеризовали германское (особенно военное) масонство, даже не будучи официально включены в ритуальные своды14. Вообще использование масонами XVIII-XIX вв. пугающих, унизительных для кандидата и нелепых, с нашей современной точки зрения, ритуальных испытаний было скорее правилом, чем исключением из правил, и предназначалось не только для выведения кандидата из «зоны комфорта» (при совершенно иных, чем в наше время, нормах этикета и понятиях о собственном достоинстве и чести), но и для развлечения собравшихся. Существуют многочисленные свидетельства исследователей масонства указанного периода, подтверждающие, что набор испытаний, кроме обязательных и предписанных ритуалом, мог зачастую расширяться за счет придуманных членами конкретной ложи или перенятых ими у других масонов. Впрочем, данных о полной замене обязательных ритуальных испытаний «развлекательными» нам видеть не приходилось.
Итак, при анализе описания ритуальной церемонии, в целях настоящего исследования признаваемой соответствующей, или частично соответствующей, реальности, можно восстановить следующую картину событий (используя указанные выше источники и приведенные в настоящей книге биографические тексты). По прибытии в Лондон в июле 1776 г. Калиостро проживает на Уитком–стрит в доме некой госпожи Джулиет. Там он становится жертвой назойливости и вымогательства со стороны группы мошенников, от мнимой дружбы быстро перешедших к преследованию графа по суду. В январе 1777 г. он меняет место жительства и переезжает на Саффолк–стрит (в 8 минутах ходьбы от прежнего места жительства) в доходный дом, которым владеет некий господин О’Рейли, также хозяин гостиницы «Freemasons’ Hotel» и таверны «King’s Head» (примерно в 3 минутах ходьбы от дома). По данным Марка Хейвена, гостиница «Freemasons’ Hotel» находилась на Грейт–Куин–стрит, культовой и «главной» улице английских масонов, где и сейчас располагается здание Великой Ложи Англии (12 минут пешком от Саффолк–стрит)15. Вполне очевидно, что хозяин дома, с одной стороны, был знаком со своим именитым жильцом и его образом жизни, а с другой стороны, имел непосредственное отношение к масонскому братству и, вероятно, играл в нем на местном уровне значительную роль как владелец помещения для собраний и странноприимного дома. Но жизнь Калиостро на новом месте была даже более беспокойной, чем на Уитком–стрит из–за того, что его преследователи сняли третий этаж дома (сам он снял второй) и продолжали досаждать ему своими притязаниями и посягательствами на его собственность и свободу. После нескольких арестов граф летом даже переселился в дом вызвавшегося ему помогать стряпчего, но после того, как тот оказался подкупленным его недругами, возвратился в дом на Саффолк–стрит.
Сам Калиостро утверждает, что познакомился с О’Рейли в сентябре 1777 г., когда тот вызвался помогать ему с организацией защиты во время очередного заключения, начавшегося 9 августа. Но эти слова можно расценивать либо как его фактологическую ошибку, либо как намеренное искажение правды, либо как попытку объяснить, что тогда он познакомился со своим домовладельцем теснее и стал его другом, а до того их отношения не выходили за рамки официального и делового минимума. Однако это противоречит известным нам данным о том, что уже в апреле этого года О’Рейли считал себя настолько близким знакомым Калиостро, чтобы рекомендовать его ко вступлению в свою ложу и самолично привести его с супругой на посвящение в свою таверну. Скорее всего, дружеское общение между ними существовало с начала 1777 г., что косвенно подтверждается и словами самого Калиостро о том, что в сентябре О’Рейли был в курсе всей предыстории мытарств графа в Лондоне.
Наполненный желанием помочь замученной судебными чиновниками и не отстающими от них вымогателями супружеской чете, О’Рейли не только берется за решение проблем супругов Калиостро с сутягами из судов и полицейских участков, но и пытается создать им «группу поддержки»16, что проще всего сделать, введя супругов в уже готовый, сформированный круг общения, состоящий из таких же, как они, «экспатов», иностранцев, проживающих и работающих в Лондоне, знакомых О’Рейли, что очевидно, в первую очередь, как владельцу гостиницы и масону. Для этого он, с очевидного согласия членов ложи, организует прием графа и графини в масоны, на что не требовалось согласия Великой ложи, и явно умалчивает об особых обстоятельствах приема (женщина). Нам решительно ничего не известно о том, проводился ли прием графа Калиостро и двоих других кандидатов–мужчин в тот день по фиксированному ритуалу, принятому в данной ложе, с использованием дополнительных символических испытаний, или же это была просто импровизированная инсценировка без соблюдения ритуала, исполненная для развлечения присутствовавших и соблюдения формальностей. Очевидно, что графиня была приведена к присяге без всякого ритуала, либо по причине отсутствия его текста в ложе, либо по причине нежелания членов ложи тратить на это время, подвергая и так напуганную и изможденную женщину лишним волнениям и издевательствам, пусть и дружеским. Граф же, напротив, прошел испытания, невзирая на опасения и жалобы, и, судя по всему, был приведен к присяге именно Строгого послушания, согласно ритуалу ложи. Поэтому впоследствии в Великую ложу о его приеме был направлен должный формальный отчет, и оттуда был прислан должным образом оформленный и оплаченный патент, а о патенте графини Калиостро никакой информации не существует.
Данное описание, конечно, является только версией приведенных выше событий и в отсутствие недвусмысленных документальных подтверждений не может претендовать на истинность.
Как бы то ни было, принятое графом Калиостро в Лондоне масонское посвящение во многом повлияло на его жизнь и даже определило его будущие занятия. Если до лондонского визита он выступал в амплуа одиночки–целителя, лишь изредка и нехотя рассуждавшего на духовные темы, сводившего все объяснения своих исцелений преимущественно к силе молитвы, то вскоре после пересечения Ла–Манша он преображается, становясь из простого врача–эмпирика духовным учителем, наставником–философом, Мастером, уже не действующим в одиночку, но создающим вокруг себя сплоченные группы последователей и учеников, сформированные в ложи, сперва уже укоренившихся в Европе уставов, а затем – собственного Египетского устава. В последующие неполных десять лет было суждено расцвести и увять его гению творца весьма влиятельного и глубоко продуманного эзотерического масонского ордена, оказавшего сильнейшее воздействие на современные ему духовные движения и на всю последующую историю масонства и смежных с ним эзотерических учений. Из простого, пусть и знаменитого, врача–благотворителя в 1777 г. Калиостро стал к 1785 г. «Великим Коптом, Основателем и Великим Мастером Высшего Египетского Масонства», «Божественным Калиостро», чьим словам с благоговением внимали во всей Европе особы королевской крови и трендсеттеры светских салонов, знаменитые писатели и художники, не говоря уже о народных толпах.
Сразу после переезда на континент Калиостро, владея лишь пятьюдесятью оставленными ему мошенниками гинеями, со всем пылом включается в масонскую деятельность. Лишь только оказавшись в Гааге, он сразу направляется в местную ложу и завоевывает внимание и уважение местных братьев в меньшей степени – рассказами о масонах Англии, а в большей – рассуждениями о каббалистических премудростях, позволяющих безошибочно предсказывать результаты государственной лотереи. Подробное знакомство с его «Письмом английскому народу» позволяет понять, что именно это искусство и привело Калиостро к многочисленным конфликтам с шайкой осаждавших его жуликов, но поскольку выбор деятельности у графа был невелик, ему пришлось снова пойти на риск. И в этот раз риск оправдался, потому что его прибыль от успешных предсказаний составила уже в первый месяц от четырех до пяти сотен экю. Кроме того, его авторитет в ложе рос как на дрожжах, и вскоре он был приглашен председательствовать в другой местной ложе: к этому времени гаагские братья уже выписали ему и его жене дубликаты дипломов, утерянных при бегстве из Англии (попробуем не быть циниками и поверить в эту версию).
Это приглашение провести собрание в гаагской ложе весьма важно для истории Египетского масонства и отмечает поворотную точку в биографии самого Калиостро, хотя точная дата этого заседания не известна. На нем прославившийся в Нидерландах каббалист и целитель произнес пламенную и продолжительную речь о великих таинствах жрецов Древнего Египта, их царственном искусстве и происхождении всех мистических учений от их священной науки. Предположительно (текста речи не сохранилось) тогда и прозвучала впервые ставшая крылатой фраза Калиостро: «Всякий свет приходит с Востока, и всякая мудрость – из Египта». Под конец собрания граф поблагодарил братьев за оказанную ему честь и выдвинул предложение создать при приютившей его ложе адопционную ложу для женщин – родственниц составлявших ее масонов, и это предложение было с радостью принято. К счастью, известна дата выдачи патента на работы этой ложи «Неразлучных» (l’Indissoluble) – 29 марта 1778 г. Он в настоящее время хранится в Масонском центре Принца Фредерика в Гааге17.
Особенность адопционных лож состояла в том, что они могли состоять из одних женщин или мужчин и женщин вместе, но не были в строго масонском смысле полноценными, будучи «прикреплены» к соответствующим регулярным (чисто мужским) ложам и носили с ними одно и то же название. Из этого можно заключить, что таков же был и отличительный титул ложи, ставшей для адопционных масонов «матерью». Подтверждается это и «Альманахом франк–масонов» за 1780 г., в котором содержится «Речь, произнесенная Бр.[атом] графом де Медини в Адопционной ложе, возведенной Брр.[атьями] Регулярной ложи «Неразлучных» в Гааге 29 марта 1778 года»18. Великой Мастерицей ложи была назначена графиня Калиостро. Тогда же в ложу были приняты многие из жен и членов семей местных масонов.
Но в Нидерландах чета Калиостро не задержалась, отправившись в продолжительное путешествие по Италии и Германии, чтобы после посещения Венеции, Нюрнберга, Лейпцига, Данцига и Кенингсберга прибыть в конце февраля 1779 г. в Митаву (ныне Елгаву), столицу Курляндско–Земгальского герцогства под патронатом российской императорской короны.
Нам не известно ровным счетом ничего про ритуал адопционной ложи в Гааге, но в то же время мы можем узнать довольно многое о работах этой адопционной ложи, учрежденной Калиостро 29 марта 1779 г. в Митаве, из опубликованных в 1787 г. в Санкт–Петербурге воспоминаний некогда любимой ученицы Калиостро – Шарлотты Елизаветы Констанции фон дер Рекке, урожденной графини Медем (1754-1833)19. И эти мемуары крайне показательны: при условии, что в апреле 1777 г. граф и графиня были приняты в масоны по синкретическому сомнительному ритуалу на основе отрывков из разных ритуалов, включая современный членам ложи французский адопционный, то в марте 1779 г. в Митаве работы во всех трех адопционных степенях ведутся уже по стройной и целостной символической системе Калиостро, включающей все основные элементы, безошибочно характеризующие ее и отличающие от всех прочих масонских уставов своего времени и последующих веков. Воспоминания графини Медем практически в точности соответствуют известным в наше время ритуальным текстам Устава Калиостро. Поскольку исследователям Египетского масонства на настоящий момент не удалось представить более ранних аналогов или прототипов для ритуала Калиостро, остается заключить, что весь он составлен самим Великим Коптом во время европейского турне 1778–1779 гг., причем, по причине постоянных переездов супругов, даже весьма маловероятна помощь ему со стороны каких–либо более опытных масонов. Впрочем, несомненно, масонские ритуалы разных степеней и уставов к тому времени были уже вполне доступны в печатном виде и списках, хранившихся у масонов.
При этом Калиостро еще не обрел достаточной решительности, чтобы провозгласить создание собственного нового устава, и выдает новопосвященным патенты лишь властью приютившей его местной ложи «Трех коронованных мечей» Строгого послушания. Но свою роль в создании ложи он выделяет в патентах словом «Основатель».
Весьма интересен в этой связи, с историографической точки зрения, вопрос о происхождении основ Египетского масонства в версии Калиостро. Основные биографические труды по этой теме содержат информацию о том, что в конце 1777 г., предположительно в ноябре, непосредственно перед отъездом из Лондона, он купил у букиниста книгу или тетрадь авторства некоего Джорджа Костона/Кофтона/Колтона/Кэпстона (George Coston/Cofton/Colton/Capston), в которой описывались посвятительные церемонии египетского жречества согласно традиционным формам масонского писаного ритуала. Имя Джорджа Костона (во всех вариантах написания) совершенно ничего не значит для масонской историографии, оно более ни разу не встречается на страницах истории и закономерно считается большинством специалистов целиком вымышленным. В сущности, вообще не имеет значения, существовала эта книга в действительности или нет, поскольку ритуалы «Устава Калиостро» в нынешнем виде позволяют сделать выводы об их истоках без учета явно промежуточного звена, которым являлась книга Костона, если она существовала.
В одном из исторических источников имя Костона приводится как «Джон», что позволяет сделать предположение о том, что вообще упоминание этого имени, впоследствии, очевидно, претерпевшего изменения при пересказе и переписывании, вызвано ажиотажем вокруг вышедшей в Лондоне в 1746 г. книги масона Джона Кустоса (John Coustos). Кустос был английским ювелиром и торговцем, поселившимся в Лиссабоне и возглавившим там основанную им же ложу. 14 марта 1743 г. он был арестован инквизицией и в течение двух месяцев подвергался в ее застенкам пыткам, после чего был выпущен по особому прошению английского посла, как подданный короля Георга II, и отправлен в Англию. В 1746 г. он издал подробный отчет о своих мучениях «Страдания Джона Кустоса за масонство и за отказ принять католичество», который выдержал несколько повторных изданий в 1756, 1777, 1790, 1803 гг. и т.д. Его имя и его книга постоянно были на слуху в Англии того времени, и не исключено, что имя «Джорджа Костона» родилось в уме биографов Калиостро именно так. Однако это всего лишь гипотеза, равно как и предположение французского апологета Калиостро Марка Хейвена, что подпись одного из учеников Калиостро – Сен–Костара (S.Costar) на тетради ритуального свода могла ввести исследователей текстологических истоков этого ритуала в заблуждение20.
Вероятно, так и останутся до конца не разрешенной исторической загадкой точные обстоятельства зарождения современных Египетских уставов масонства. Легендарная история этих уставов в изложении одного из главных теоретиков современного западного эзотеризма Робера Амбелена гласит, что Калиостро, проезжая Венецию в 1788 г., выдал патент на работы по своему Египетскому уставу группе социниан – антитринитариев, последователей теолога Фауста Социна (1539–1604), – которая к тому времени уже работала как регулярная масонская ложа под отличительным титулом «Святой Иоанн к Верности» (либо просто иоанновской/символической ложи «Верность»)21. Но Калиостро не посещал Венецию во время своего последнего итальянского турне, которое проходило летом 1788 г. по Турину, Милану, Александрии, Генуе, Вероне и Ровередо перед тем, как супруги ненадолго осели в Тренте и, лишь покинув его 17 мая 1789 г., проехали через Венецию, чтобы 27 мая оказаться в Риме. Таким образом, исследователям происхождения Египетского масонства в его современной форме остается довольно широкое поле для исследований, и на этот счет выдвинуто несколько версий. Биограф Калиостро Р.Траубридж предлагает просто согласиться с тем, что указанное событие могло произойти годом позже22. Французский историк эзотеризма Дени Лабуре связывает исток административной структуры Устава Мицраима (первого по времени возникновения из современных Египетских уставов) с неаполитанскими гастролями Калиостро в 1783 г.23 Основная масса исследователей полагает, что «венецианская» версия вполне обоснована и в своем нынешнем виде, потому что деревушка Ровередо (в наше время Ровередо–ин–Пьяно) находится в полутора часах езды от Венеции, ее упоминание может считаться уместным сближением, в то время как основание Египетской ложи в этой деревне документально подтверждено24.
Но оно состоялось в июле 1787 г. Историки Гастоне Вентура и Жерар Галтье, однако, находят в переписке посла Венецианской республики Дж.Дзулиани подтверждения факта основания Калиостро этой ложи и переноса ее работ в Венецию, по крайней мере, к 1796 г.25 Канадский историк Айен Макколман выдвигает весьма радикальную версию, гласящую, что все описанные события, по той или иной причине, неверно датированы и относятся к пребыванию Калиостро под именем полковника Джузеппе Пеллегрини, графа Феникса, в Венеции в 1778 г., когда он действительно пробыл в городе несколько месяцев и активно занимался строительством своего нового масонского послушания26. Разрешить все возникающие в связи с этим вопросы станет возможно лишь при появлении новых документальных свидетельств. В Венеции, кстати, произошла вторая встреча Калиостро с Джакомо Казановой (о первой будет рассказано ниже), и в своем «Монологе мыслителя» последний упоминает, что бедственное положение побудило его тогда поступить осведомителем в Канцелярию Святого престола, в рамках каковой деятельности он проводил беседы с Калиостро, составляя о них отчеты для своих кураторов27.
Возвращаясь в Митаву, следует сказать, что сравнительно долгое (с февраля по начало июня 1779 г.) пребывание Калиостро в среде курляндских масонов ознаменовалось весьма бурной его деятельностью именно в стенах лож: граф непрерывно проводил заседания, проповедовал свое учение, постепенно обраставшее собственными теологией и философией, судя по всему, проводил много времени за чтением ставших ему доступными архивов масонских текстов, читал лекции по магии, постоянно упражнялся в алхимии в отлично обустроенной лаборатории местного покровителя, используя в качестве помощников своих учеников, и устраивал сеансы ясновидения с помощью «голубей» (невинных детей).
На данное время не сохранилось сведений о ложах, которые он мог создать на пути из Нидерландов в Курляндию, зато архивы митавских лож и мемуары Ш.-Е. фон дер Рекке предоставляют обширный материал для изучения его деятельности в этот период. Поэтому турне Калиостро по Курляндии, России и Польше вообще является одним из наиболее изученных периодов его жизни, о котором нет смысла подробно распространяться здесь. Достаточно сказать, что повсеместно графа сопровождал сперва – шумный успех, затем – ропот, слухи, доносы в органы светской и церковной власти, наветы иезуитов, не оставлявших его вниманием от самой Гааги, жалобы местных коллегий врачей и постепенное охлаждение к нему ранее восторженных поклонников. Эту динамику очень ярко демонстрируют, например, кроме широко известных мемуаров Ш. фон дер Рекке (Курляндия), также воспоминания барона Гляйхена (Франция), леди Арбле (Англия), Ф.Мощинского (Польша); российский историк В.Р.Зотов признает, что в России о Калиостро не осталось воспоминаний даже в форме полноценных мемуаров, и наибольшее внимание его персоне было уделено императрицей Екатериной II, написавшей под впечатлением от приключений Калиостро целый ряд сатирических произведений антимасонского характера28. После полутора лет довольно неудачных попыток обосноваться в каком–либо европейском городе и создать себе приемлемые условия для жизни супруги наконец прибывают 19 сентября 1780 г. в Страсбург.
Первые недели в этом городе Калиостро прожил в гостинице, стараясь не привлекать к себе внимания, вероятно, вследствие поднявшейся в европейской прессе шумихи в связи с его визитами. Но свидетельства современников показывают, что в это время он (вопреки его заверениям позднее) занимался исцелением отдельных пациентов и благотворительностью (например, выкупал из тюрем заключенных), что свидетельствовало о наличии у него достаточных денежных средств.
Что важнее всего, в этот период к нему обратилась за помощью жена состоятельного швейцарского банкира Жакоба Саррасена (1742-1802) из Базеля с просьбой вылечить ее от хронической желтухи, обострение которой не прекращалось уже полтора месяца. Успех лечения свел целителя с ее мужем, дружба с которым продолжалась до конца жизни Калиостро, и одна из версий, выдвинутых исследователями в отношении действительно казавшегося неисчерпаемым богатства загадочного графа, состоит в том, что у него с тех пор был открытый кредит в банке Саррасена, позволявший совершенно не стесняться в средствах. Нужно отметить, что по излечении желтухи Калиостро также избавил мадам Саррасен от бесплодия, что позволило ей, невзирая на солидный возраст, родить 4 апреля 1782 г. сына, названного Александром в честь Калиостро29. Это косвенно подтверждает и тот факт, что по приезде во Францию супруги постоянно пользовались только именами «граф и графиня Александр и Серафина Калиостро», которые до того чередовали с именами Жозеф/Джузеппе и Лоренца в сочетании с различными псевдонимами и титулами.
Затем все большее число знакомых, появившихся у него в Европе, стали узнавать о его новом месте жительства, и сохранять инкогнито стало бессмысленно. Калиостро принимает активное участие в светской жизни провинциального Страсбурга (около 50 000 жителей), регулярно посещает масонские ложи и снова выступает с проповедью своего «египетского учения». Тогда же он исцеляет кардинала Луи де Рогана (1734–1803), влиятельного придворного и дипломата, заручившись его дружбой, рекомендациями, поддержкой и попав в его ближний круг, что спустя несколько лет приведет к трагической развязке французского турне Калиостро в связи с «делом об ожерелье королевы». Позднее Калиостро также утверждал, что из Польши организовал торжественную инсталляцию страсбургской Египетской ложи 8 октября 1779 г. Документально это не подтверждено30. Но известно, что с краткими визитами по явно масонским делам он в этот период навещал Неаполь, Базель и Женеву.
8 ноября 1783 г. Калиостро переезжает в Бордо, где все больше погружается в масонскую жизнь, становясь почти на год одним из самых деятельных масонов этого города со старинными традициями тайных обществ и оккультных кружков. Слава целителя, филантропа и проповедника опережала его и распространялась по всей стране, к нему приезжали представители высшего света и масонских лож из Лиона и Парижа, вылеченные им несколько влиятельных лиц Бордо стали его «апостолами», неся весть о чудесном целителе повсюду, где оказывались. На встрече с ним настоял августинский монах отец Эрвье, пламенный последователь целителя–магнетиста Антона Месмера (1734–1815), который долго беседовал с Калиостро о механически стимулируемых чудесах, в конце концов найдя его совершенно равнодушным к идеям магнетизма и использования зеркал для прорицания (скраинг). Но и здесь негативное внимание к персоне графа вскоре пересиливает внимание позитивное, и 20 октября 1784 г. граф и графиня переезжают в Лион, где поселяются в Королевской гостинице, снова инкогнито, под титулом графа и графини Феникс.
И снова все идет проторенным ранее путем: несколько недель спокойной жизни, потом узнавание знакомыми на улицах, несколько успешных сеансов исцеления, публичная лекция о Египетском масонстве – и снова перед Калиостро раскрываются двери всех лож родины французского оккультизма, города, где незадолго до этого или одновременно с его визитом формировались ставшие в наше время знаменитыми уставы высших степеней, кипела борьба между масонами и иезуитами, творили Мартинес Паскуалис, Луи–Клод де Сен–Мартен и Жан–Батист Виллермоз. Вокруг Калиостро постепенно сформировался круг ближайших учеников и сподвижников, около дюжины, преимущественно масонов лионских лож «Мудрости»31 и «Совершенного молчания». Логично, что вскоре Мастер сообщил им о намерении создать с ними вместе новую, особенную ложу под отличительным титулом «Торжествующая мудрость» (La Sagesse Triomphante), которая собиралась бы в храме ложи «Мудрость»32.
Английский исследователь Р.Траубридж утверждает, что последователи Калиостро были набраны им из «сведенборгианской» ложи33, и теоретически это могло быть так. Духовидческие труды шведского мистика Эммануила Сведенборга (1688–1772) действительно были популяризированы в масонской среде второй половины XVIII в. монахом–мистиком Антуаном–Жозефом Пернети (1716–1796) и побудили масона Бенедикта Шастанье (1739–1818) составить «Устав Сведенборга» на основе теоретических положений из «Учения Нового Иерусалима» (1763) этого проповедника, но ни в работе данного автора, посвященной биографии Калиостро, ни в других источниках не удалось найти источник, устанавливающий достоверность факта работ той или иной лионской ложи в указанный период по данному уставу, хотя вполне можно допустить, что имеется в виду вполне возможное изучение и обсуждение в стенах этой ложи столь значимых теософских трудов.
Ложа «Торжествующая мудрость», материнская ложа Египетского масонства, была основана в Лионе 24 декабря 1784 г. Работы в ней были полностью сконцентрированы вокруг личности и тавматургических действий Калиостро, число членов постоянно росло, как росла и слава самого графа. Уже можно было заметить, что вся карьера графа Калиостро протекала стремительно, буквально не оставляя ни единой паузы для раздумий и передышки. Так и в этот раз, влекомый увещеваниями состоятельных и знатных знакомых и поклонников, обещаниями фантасмагорической карьеры и славы в столице королевства (в особенности зыбкими посулами кардинала Рогана и его брата, еще одного из знатных пациентов, маршала Шарля де Рогана, принца Субиза), Калиостро поддается на уговоры и, загоревшись идеей стать значимой фигурой в парижском свете и французской политике, 27 января 1785 г. оставляет Лион, направляясь в Париж.
Здесь необходимо пояснить, что масонская ложа, согласно требованиям ритуала, основывается в три этапа. Сперва ей выдается патент на работы и назначается управляющий Мастер: ложа считается учрежденной. Спустя некоторое время проводится торжественное собрание великой ложи или ложи–матери для освящения и посвящения ложи, которое также называется «инсталляцией ложи». Торжественное собрание для инсталляции ложи «Торжествующая мудрость» было назначено ее братьями на 20 августа 1785 г., а освящение ее храма – на 25 июля 1786 г. По свидетельству Ж.-Б. Виллермоза, Калиостро должен был прибыть на собрание 19 августа в сопровождении десятка знатных парижских масонов и на следующий день провести освящение в специально сшитом для него как Основателя и Великого Копта Египетского масонства зеленом с золотом облачении. Забегая вперед, нужно сказать, что арест Калиостро по делу об ожерелье королевы 2 августа 1785 г. и последующее заключение в Бастилии, закончившееся только 1 июня 1786 г., совершенно расстроили эти планы. Оба торжественных собрания были проведены под руководством Первого Комиссара Ф.Риголье и Великого Секретаря устава А.-П. де Вима.
Косвенные данные (текст адопционного Египетского ритуала) позволяют предположить, что в Лионе была основана только «регулярная» мужская ложа этого устава, в то время как первая адопционная ложа при, соответственно, второй мужской, была основана позднее, в Париже.
Но возвращаясь к переезду Калиостро в Париж, куда он прибыл 30 января 1785 г., важно отметить, что пусть причины его и были многоплановы, повод сделать это именно в тот момент был один. Еще 13 ноября 1784 г. в Париже собрался Конвент Филалетов под покровительством влиятельнейшей парижской ложи «Соединенных друзей». Он объединил в одном зале последователей Мартинеса Паскуалиса, сторонников Строгого послушания, устава Шрёпфера, Ордена Филалетов, Совета Императоров Востока и Запада, иллюминатов, Новофранцузского устава Великого Востока и др. Как и многие другие масонские конвенты этой эпохи, в изобилии собиравшиеся в 1760–1780–е гг. во Франции, Италии, германских землях и Польше, этот тоже планировал создать площадку для обсуждения тем, волновавших всех вольных каменщиков Европы, невзирая на различия между их уставами и степенями34. В первую очередь, это был ключевой вопрос: откуда произошло масонство, является ли оно изначально и по своему предназначению ремесленной гильдией или рыцарским орденом, призвано оно осуществлять социальные перемены во внешнем мире или только способствовать нравственному совершенствованию своих членов. 20 ноября председатель Конвента Шарль–Пьер–Поль Савалетт де Ланж (1745–1797) разослал приглашения на сессию прославившим свои имена в европейском масонском пространстве проповедникам новых масонских истин – Калиостро, А.Месмеру, богослову–спиритуалисту И.Лафатеру. В отсутствие ответа он повторил приглашение 10 февраля 1785 г., поскольку все три месяца Конвент провел в спорах, лишь «замутнявших истину», и остро нуждался в «пролитии света» на обсуждаемые вопросы.
Побуждаемый своими друзьями к действиям, Калиостро и отправился в Париж. Оказавшись там, он, однако, не торопился принять участие в прениях и тщательно изучал обстановку, непрестанно беседуя с разными участниками заседаний в частном порядке. Результатом этого стало его письмо Конвенту от 10 марта 1785 г. с кратким изложением условий, на которых он готов сотрудничать с идеологами французского масонства. Собственно говоря, этих условий было всего два, и читатель, уже имея представление о графе Калиостро, не будет ими разочарован: 1) Конвент обязуется сжечь все свои архивы и архивы орденов своих участников, чтобы, избавившись от лжи прошлых лет, начать свою историю с чистого листа; 2) все участники Конвента становятся масонами Египетского устава и переходят в прямое беспрекословное подчинение Калиостро.
Конвент был в замешательстве, о чем Калиостро и донесли. Неделю спустя, 17 марта он передал через барона Гляйхена уведомление Конвенту о смягчении требований: представители мировых масонских уставов не обязаны были сжигать свои архивы, они могли просто отправиться в Лион и коллективно принять там Египетское посвящение. Для этого им было отправлено дружелюбное пригласительное письмо за подписью Досточтимого Мастера «Торжествующей мудрости» Сен–Костара.
12 апреля Конвент прислал Калиостро ответ, где указывал, что его отдельные члены имеют полное право принять Египетское посвящение, если захотят, но сам Конвент Филалетов желал бы разграничить их личные дела и свои официальные процедуры.
13 апреля от имени секретариата Египетского устава в адрес Конвента поступило снисходительное и раздраженное послание: «Во Имя и во Славу Предвечного! – гласило оно. – Мы предлагали вам Истину, а вы отвергли ее. Мы предлагали вам ее из любви к ней самой, вы же отвергли ее из любви к формальностям… Не оправдывайтесь: мы не оскорблены. Мы хотели возвысить вас из подданных в равные нам, но что же нам делать, если вы не желаете подниматься на наш уровень?.. Вам понадобилось шесть недель на ответ на наши простые требования, нам же понадобился лишь день, чтобы оценить труд ваших шести недель. Итак, мы забираем свои предложения… и пусть Великий Бог, во Имя которого мы вершим наши труды, исправит пути ваши и направит мысли ваши».
15 апреля к графу была направлена новая делегация, которая долго и подробно обсуждала с ним учение Египетского масонства. 28 апреля он отправил в адрес Конвента письмо о возобновлении переписки и своих требований. Но переговоры зашли в тупик, и эта переписка приобрела характер дипломатического обмена нотами протеста: 29 апреля Конвент искал новые способы приобщить Калиостро к своим работам, не переходя к нему в подчинение; 30 апреля Калиостро все теми же словами обвинил руководство Конвента в нежелании принимать его милость и стремиться к Истине, прибавив к этому: «Несчастные Филалеты, вы сеете впустую и пожнете лишь плевелы!». На этом переписка закончилась. С того дня он больше никогда не интересовался другими масонскими системами и ложами и сфокусировал всё свое внимание только на своем детище – Египетском масонстве.
Конвент продлился до 26 мая 1785 г., на нем собравшиеся пришли в конце концов к соглашению о намерениях развивать «масонскую науку» как законную преемницу средневековой герметической и эзотерической науки и понимать ее как совокупность христианской теософии и древней магии. Ирония всей ситуации с Конвентом, в частности, состоит в том, что Орден Филалетов создавался как духовный и административный преемник «истинных» Избранных Коэнов, посвященных теургического и мистического ордена Мартинеса Паскуалиса, основанного в 1754 г. и во Франции развивавшегося с переменным успехом после отъезда основателя за океан. «Ложными» преемниками они считали мартинистов Л.-К. де Сен–Мартена и масонов Исправленного (Шотландского) устава Ж.-Б.Виллермоза, которые также восприняли учение Избранных Коэнов и предлагали собственные его интерпретации. На основе эзотерических теорий и практик целого ряда орденов (Филадельфов Нарбонна, Иллюминатов Баварии и Авиньона, Избранных Коэнов, братьев Злато–розового креста, Африканских Архитекторов и др.) в 1781 г. на базе ложи «Соединенных друзей», куда входили многие будущие руководители Великого Востока Франции, был учрежден «Божественный Орден Филалетов, или Соединенных Друзей Истины», совершенно недвусмысленно ставивший перед собой задачу овладения всеми тайными знаниями мира и провозгласивший себя высшей академией масонского знания35. Этим и объясняется, в основном, созыв им международного Конвента с привлечением знаменитых и авторитетных тайнознатцев. Но всё, что вышло из общения руководителей Филалетов с Калиостро, – это общее смущение и, судя по всему, получение графом немалого массива документов, позволивших ему еще более насытить свой устав элементами ритуала теургических и алхимических уставов.
Говоря о Египетском уставе Калиостро, важно выделить его основные, типологические, существенные черты, однозначно отделяющие его от всех прочих масонских уставов, как с точки зрения формальной административной структуры, так и с точки зрения философского и символического наполнения.
Первоначальный рукописный текст ритуала, скрепленный на первой и последней страницах подписью и печатью Калиостро на зеленом воске, а также сопровожденный цветными иллюстрациями с изображением облачения разных степеней, переданный Великим Коптом ложе «Торжествующая мудрость» при учреждении, был утрачен. С него тогда же было сделано два списка. Один находился во владении второго Досточтимого Мастера ложи–матери М.Дюбрейля, после смерти которого он через нескольких владельцев перешел в 1845 г. в распоряжение лионской ложи «Совершенного молчания»; тогда же с него была сделана копия, попавшая в распоряжение Марка Хейвена (Эммануэль Лаланд, 1868–1926), отрывки откуда были опубликованы в 1906–1908 гг. в издававшемся Папюсом (Жерар Анкосс, 1865–1916) журнале «l’Initiation». Второй список с оригинала, выданный третьему Досточтимому Мастеру ложи–матери, утерян. Полный текст ритуала Египетского масонства готовился к публикации Папюсом совместно с Марком Хейвеном, но реализовать этот план удалось только преемнику их обоих Даниэлю Назиру (Эмиль Бурдон, 1884–1974) в альманахе «Cahiers Astrologiques» в Ницце в 1947 г. и затем в отдельном издании в 1965 г. Все архивы ложи «Торжествующая мудрость» хранились у Мастера ложи «Совершенного молчания» Дюбрейля до его смерти, перед которой он передал их Оратору ложи, а тот после роспуска ложи отдал их в ложу Устава Мицраима «Мемфис» в 1821 г. Здание, где собиралась ложа Калиостро, опустело после роспуска ложи «Совершенное молчание» в 1824 г., и уже в 1843 г. там располагалась церковная школа36.
Основными отличительными особенностями устава Калиостро, типологичными именно для его послушания и не встречающимися практически ни в одном другом масонском уставе, являются следующие:
– выдвижение на первое место теургических операций при посредстве «голубя», невинного ребенка, который приводится к присяге, участвует в совместной молитве с Основателем, благословляется им и этим обретает дар собеседования с иномирными сущностями; основные церемонии Устава состоят в коммуникации с этими сущностями председательствующего офицера ложи посредством «голубя», который как передает вопросы председательствующего офицера сущностям, так и сообщает всем собравшимся обстоятельства встреч с сущностями, подробности их внешнего вида, поведения, а также их ответы на задаваемые вопросы;
– фокусирование операционных коммуникаций на определенном круге иномирных сущностей, в порядке придаваемого значения: трое взятых на небо живыми (Моисей, Енох и Илия), семеро ангелов (Анаил, Михаил, Рафаил, Зодиакил, Уриил, Анахиил и Захариил) и двенадцать старцев (пророки Ветхого Завета – Самуил, Соломон, Илия, Елисей, Захария, Исайя, Иеремия, Иезекииль, Даниил, Осия, Иона, Амос);
– именование Высшей Сущности Великим Богом или Предвечным, без использования традиционных масонских формул;
– почитание Основателя и Великого Мастера не как административного руководителя и духовного наставника, но как высшей духовной сущности, которой подчинены вышеназванные иномирные сущности, призываемые, повелеваемые и изгоняемые именем Основателя; иерархически Основатель пребывает ниже одного лишь Бога; духовная сущность Основателя может быть призываема наравне с иномирными сущностями в его отсутствие в ложе во плоти, и происходит это после призвания Еноха, Илии и Моисея, т.е. Основатель является высшей из духовных сущностей, доступных для общения членам ордена; естественно, вся мирская и духовная власть в ордене, право последнего суждения по любым вопросам, единоличное право освящения «голубей», право принятия всех решений о жизни ордена безраздельно принадлежат Основателю, который называет остальных членов ордена исключительно «своими детьми»; монограмма Основателя обязательна для ношения всеми членами ордена;
– в отношении посвящаемых кандидатов и назначаемых должностных лиц в ритуале используются фразы «сим крещаю тебя» и «сим освящаю тебя», что прямо указывает на священническую роль посвятителя в этом Уставе, что подтверждается и ролью председательствующего офицера как толкователя пророчеств «голубя», и его правом проводить помазание;
– итогом продвижения по лестнице степеней Устава становится, в отличие от большинства масонских послушаний (где конечная цель посвящения преподается как абстрактное «самосовершенствование»), достижение вполне конкретной цели – вечной жизни и вечного здоровья посредством периодически проводимых процедур полного омоложения организма при помощи волшебных снадобий, которыми владеет Основатель и готов наделить ими посвященных, – конечно, при условии нравственной чистоты и безупречной добродетели кандидата;
– выборочное сохранение традиционной масонских символики, обрядности и легендарного свода (символические орудия труда, звания офицеров, использование катехизисов других герметических масонских уставов, элементы каменщического облачения, легенда о строительстве Первого Иерусалимского Храма, Царе Соломоне и Царице Савской);
– привнесение в масонский обиход элементов иных посвятительных традиций, основанных на герметической философии и практике различных оккультных наук: алхимии, ятрохимии, мантики, теургии, тавматургии, магии; особенно сильно в Уставе влияние практик Избранных Коэнов, впоследствии воспринятых Орденом Мартинистов.
В посвятительных ритуалах Египетского устава можно отметить четыре четко выделяемых пласта, которые, однако, виртуозно сплавлены вместе, создавая целостный и внутренне логичный ритуальный комплекс, всесторонне охватывающий эзотерическую традицию, которую призван передать, и воздействующий на все чувства кандидата.
В центре посвятительной традиции устава находится прямой (пусть и опосредованный за счет «голубя») контакт с внеземными сущностями, которые персонифицированы как библейские персонажи, подчиненные власти Бога и Основателя ордена. Первые две степени в обеих версиях (мужской и женской) служат приготовительными этапами для введения кандидатов в пассивный контакт с этими сущностями в третьей степени и наделения их надеждой на осуществление активного контакта по мере обретения духовного совершенства: в ходе работ в ложе кандидаты лишь слушают переговоры председательствующего офицера с иномирными сущностями, не принимая участия в диалоге, но в нравоучительных катехизисах получают обетование власти над этими сущностями по мере духовного развития. В ритуалах Устава очень много молитв и пения псалмов; каждое ритуальное действие открывается и сопровождается общей молитвой, причем, в «мужских» ритуалах молитвы, в основном, сопровождаются простиранием, по монашескому обычаю. Все действия теургического характера совершаются только председательствующими офицерами, получившими благословение и наделение магической властью от Основателя ордена: это обычные операции призывания, собеседования, повелевания и заклинания (отпущения) внеземных сущностей, к которым причисляется и Основатель (в случае его отсутствия в ложе).
Передача посвящения и наделение властными полномочиями проводятся путем наложения рук, поцелуя в лоб, дуновения в лицо и акколады мечом (ударов по плечам и голове). Ложа управляется Досточтимым Мастером (Мастерицей) практически единолично: в отличие от традиционного масонства здесь нет помощников Мастера – Стражей/Надзирателей/Блюстителей, но Мастеров должно быть двое или трое, из которых первый выполняет функцию председательствующего офицера, а второй – функцию Эксперта и Обрядоначальника; обязательны отдельные должности Казначея и Секретаря, также на срок в одно собрание могут назначаться Брат/Сестра Ужаса (Эксперт) и Привратник; это соответствует традиции раннего островного (Англия, Шотландия, Ирландия) масонства и континентальных магических и теургических обществ. Ритуальное облачение перед использованием освящается путем окропления освященной водой, проноса над священным огнем и дымом благовоний; для операций используются ритуальная чаша, меч и кинжал. Всё это имеет параллели в теургических практиках Ордена Избранных Коэнов Вселенной и Ордена Злато–розового Креста, оказавших огромное влияние на масонский эзотеризм и фактически сформировавших его как явление во второй половине XVIII в. Руководители мастерских принимают символические имена, сопровождаемые номерами, что соответствует практике существующих в наше время орденов Рыцарей Палестины и Розы+Креста Востока, также входящих в «мартинистско–мартинезистский» круг организаций.
Много в Уставе и традиционных масонских ритуальных практик: разделение посвящения на степени, сама структура посвятительного ритуала (открытие работ, предварительный опрос, ввод в храм, странствия и испытания, клятва, прием, акколада, обучение опознавательным знакам и словам, лекция о символах и легендах степени, провозглашение, закрытие работ), обряды дискальцеации и деституции (разувание присутствующих, лишение кандидата собственности, приведение одежды и внешности кандидата в беспорядок), символические странствия вокруг ложи, символические испытания стихиями (очищение), испытания смелости (угрозы кандидату, требования совершить потенциально опасное действие или претерпеть таковое на себе), аллегория проходящей мирской славы, обучение опознавательным знакам и словам с объяснением их символизма в катехизисах, орденское облачение (запон, белые перчатки, перевязи), снабжение кандидата/кандидатки второй парой перчаток – для спутника/спутницы жизни и розой в ознаменование посвящения, принесение клятвы хранить тайну посвящения и всего сообщенного в ложе, а также выполнять особые нравственные заповеди, носящие общехристианский характер, братское лобызание в щеки, использование ритуального меча (как в рыцарских степенях многих уставов).
Катехизисы Устава содержат обычные для этого жанра масонских текстов вопросы и ответы об обстоятельствах посвящения, символике храмового убранства и облачения членов ложи. Но также они дополнены существенным массивом чисто алхимических, герметических пассажей, напрямую или опосредованно позаимствованных из современных Калиостро герметических уставов. Например, четко прослеживаются параллели между учением, содержащимся в катехизисах первой и второй «мужских» степеней Египетского устава, и опубликованными катехизисами Ученика и Товарища герметической системы из «Пламенеющей Звезды» барона Т.-А. Чуди. В степени Подмастерья «женской» системы есть явные соответствия катехизису степени Избранного Мастера Коэна М.Паскуалиса37.
Особым содержанием теоретической части Устава является обучение процедуре полного телесного и духовного перерождения, приводящего к физическому омоложению и спиритуалистическому просветлению. Это пространное наставление включено в катехизисы степени Мастера в обеих версиях устава, но не повторяется в них, а как бы составляет две части одного целого наставления, причем, в «мужской» версии преподаются духовные основы этой процедуры и лишь вскользь упоминаются необходимые для этой операции материальные приготовления, в то время как в «женской» версии дается полное и подробное поэтапное описание всех необходимых действий, снадобий и процедур; готовящимся претерпеть перерождение предписывается особый режим дня и питания, выдаются пошаговые инструкции им и их помощникам. Вообще создается впечатление, что «мужская» версия ритуала была составлена первой, поскольку она выглядит более зависимой от сторонних ритуальных влияний, менее целостной и менее сфокусированной на особенностях эзотерического учения Калиостро как мага–целителя. Вставка об операции перерождения в катехизисе ее мастерской степени выглядит, по большей части, как «вставная челюсть». «Женская» же версия, предположительно, более поздняя, представляет собой уже гораздо более целостный ритуальный свод, через все степени которого красной нитью проходит – в обрамлении легенд о Еве и Царице Савской – идея наделения посвященных Первоматерией, Философским Камнем, Панацеей, Эликсиром Жизни, всеобщим и истинным животворящим средством, которым владеет Основатель ордена. Кандидатке обещают выдать это средство в первой и второй степенях, объясняют его важность и необходимость заслужить его, чтобы в третьей степени все–таки наделить ее им, тем самым открывая ей путь к свершению конечной цели – операции перерождения.
Парижский период стал апогеем карьеры Калиостро, ему практически не осталось чего желать, казалось, что все цели достигнуты: он оказался в центре светской жизни общепризнанной мировой политической и культурной столицы, круг его друзей и знакомых охватывал все высшее общество европейских стран, временно затихли голоса его хулителей и преследователей (хотя «разоблачительные» памфлеты продолжали публиковаться время от времени), его славе как целителя и филантропа не было границ, его внимания искали политики, банкиры, журналисты и люди искусства. Масонская карьера привела его на самую вершину, как ему казалось, власти над умами всего прогрессивного человечества, и пусть попытка с наскока захватить пост руководителя всего мирового братства не удалась, надежды он не терял. Судя по известным мемуарным данным, граф сам пал жертвой домыслов своего окружения о наличии в масонстве единой направляющей силы, административного центра, которого в действительности никогда не было. Поэтому как человек не особенно опытный в масонской политике он принял за этот административный центр первый попавшийся ему (и не самый влиятельный и важный в европейской истории) масонский международный конвент и обратился к нему со своими требованиями. Впрочем, созданной вокруг общения с Конвентом шумихи вполне хватило для упрочения его авторитета как масонского лидера, и вполне вероятно, что его головокружительный взлет имел бы продолжение, если бы парижский триумф графа Калиостро продлился более полугода. Но этому не суждено было произойти.
«Дело о бриллиантовом ожерелье (колье, склаваже) королевы Марии-Антуанетты» очень широко освещено в литературе, и специальной, и художественной. Ему посвящены серьезные монографии историков, юристов и экономистов, а также значительный пласт авантюрной и романтической художественной литературы38. Событие это, будучи, по сути своей, просто изобретательной авантюрой одной предприимчивой супружеской пары (и для разнообразия это не чета Калиостро), оказало существенное влияние на социальную и политическую сферы Франции в последние годы «старого режима». Конечно, преувеличением является озвученное рядом авторов мнение, состоящее в причислении дела о колье к непосредственным причинам Великой Французской революции. Да, в результате скандала пострадала репутация королевы Марии-Антуанетты. Да, были разрушены несколько блестящих карьер и потерпели поражение в правах ряд вельмож. Да, с одних счетов на другие были переведены астрономические суммы, и о происшествии судачили по всей Европе в самых язвительных тонах. Но репутации несчастной королевы к 1786 г. уже ничто не могло угрожать: ее фактически уже не было как таковой в глазах всех слоев общества (и в этом данная ситуация удивительно похожа на положение с репутацией правящего дома в России в начале 1917 г.).
Людовик XV (1715-1774) заказал в 1772 г. в подарок своей фаворитке мадам Мари-Жанне, графине дю Барри, бриллиантовое ожерелье, которое призвано было затмить собой все драгоценности мира. Ювелирный дом Бёмера и Бассанжа энергично взялся за работу и в конечном итоге создал произведение искусства в 2840 карат примерной стоимостью 150 000 франков (1 600 000 ливров). Но два года спустя король умер, и ювелиры остались со своим изделием на руках, гарантированно неспособные продать его больше никому в мире. Они думали недолго и предложили свое колье в 1778 г. новому королю Франции Людовику XVI (1774-1792), чтобы тот приобрел его для своей супруги Марии-Антуанетты. Королева отказалась от подарка «стоимостью с военный корабль», да и вряд ли она захотела бы носить драгоценности, изготовленные для любовницы свекра; к тому же и с политической точки зрения, такой шаг был бы глубоко неверным, что было очевидно всем. Мария-Антуанетта повторно отказалась от этого дара в 1781 г., когда король попытался им отблагодарить ее за рождение наследника.
Но приближенная ко двору женщина сложной судьбы Жанна де Валуа-Сен-Реми, самозваная графиня де ла Мотт (1756-1791), сумела вывести ситуацию с непродаваемым ожерельем из кажущегося фатальным пата. Государственный казначей кардинал Луи де Роган как раз в это время был в немилости у королевы из-за неудачной дипломатической миссии при дворе ее матери, австрийской императрицы Марии-Терезии (1717-1780). Графиня де ла Мотт внушила кардиналу, что одним джентльменским поступком он может вернуть себе милость королевы и всего двора, и в доказательство этого вручила ему письмо о желании приобрести злополучное колье, которое было подписано «Мария-Антуанетта Французская». Впоследствии выяснилось, что это и следующее письма были написаны любовником графини Луи Рето де Вийетом. Кроме того, по показаниям графини (не получившим подтверждения во время процесса), ее супруг, граф де ла Мотт, через известного целителя Калиостро познакомился с «продававшей свои милости» дамой Николь Леге (впоследствии д’Олива), приближенной ко двору модисткой, чей успех на рынке услуг во многом определялся ее разительным сходством к королевой. Для того, чтобы убедить кардинала в серьезности предприятия, графиней де ла Мотт ему было организовано «тайное свидание к королевой» ночью в Версальском саду, в Венериной роще, в беседке; дама была в платье, скопированном с портрета королевы, и под густой вуалью. Эта сцена была словно специально воспроизведена по прекрасной комедии великого драматурга и крупного функционера французской контрразведки П.-О. де Бомарше «Безумный день, или Женитьба Фигаро» (1778)39.
Через некоторое время кардиналу было прислано второе письмо за подписью королевы с обещанием возмещения всех издержек; по просьбе графини де ла Мотт, близкий друг кардинала Великий Копт Калиостро огласил пророчество о благополучном успехе начатого де Роганом предприятия, — и 1 февраля 1785 г. кардинал оформил с ювелирами договор. Ожерелье было доставлено в его дом, сразу же передано одетому в придворную ливрею лакею (в действительности господину де Вийету) и с тех пор его больше никто не видел. Совокупность известных фактов позволяет предположить, что часть камней были сразу извлечены из оправы и проданы за 300 000 ливров, из которых семейством де ла Мотт был оплачен наконец настоящий дворянский титул, а 35 000 ливров выданы кардиналу в качестве якобы первого транша выплат королевы. Остальные камни небольшими партиями вывозились и продавались графом де ла Мотт в Брюссель и Лондон позднее.
К 1 августа 1785 г. и ювелир, и кардинал начали беспокоиться, почему королева до сих пор так и не надевала подарок, выходя в свет. Вызвав на разговор мадам де ла Мотт, они получили заверения, что королева ждет торжественного случая и что ею уже положены 400 000 ливров на счет ювелиров. Присутствовавший на встрече Карл Бёмер отказался признать последнее фактом. Вскоре он направился с вопросом о сроках выплат прямо к первой фрейлине королевы мадам Генриэтте Кампан. И уже 15 августа 1785 г. король пригласил кардинала де Рогана в кабинет, находившийся в королевских покоях Версаля прямо над большим залом дворцовой часовни, сразу после торжественно отслуженной кардиналом мессы, чтобы произнести сакраментальное «Mon cousin, je vous préviens que vous allez être arrêté» – «Кузен, предупреждаю вас, что вы будете арестованы».
Арестованы были все задействованные в афере лица — и мгновенно. Следствие длилось чуть меньше года.
Кардиналу было предоставлено право выбора суда: он выбрал Парламент Парижа, оппозиционный по отношению к правящему монарху, состоявший из 64 магистратов.
22 мая 1786 г. открылись публичные слушания в присутствии королевы, всем своим видом показывавшей, что ее здесь нет, в то время как на улице распевали: «Кардинал весь покраснел, а король-то почернел, а парламент побелел, — больше нету дел». Продлился процесс неделю. Де Рогану не было выдвинуто обвинение в похищении ожерелья: его судили лишь за оскорбление величества (как он мог подумать, что сама королева придет к нему на тайное свидание ночью) — но оправдали. Это было явное оскорбление королевской семье, потому что таким образом подтверждалась возможность и даже вероятность подобного свидания. Де Роган попал в опалу, был отстранен от двора и сослан в свое имение, возвратился только через два года и вновь получил свой пост епископа Страсбургского. Мадам де ла Мотт была приговорена к пожизненному заключению в тюрьме для падших женщин Сальпетриер и клеймлению буквой «V» (voleuse — «воровка») каленым железом на обоих плечах (заменено одной буквой «V» на груди, по ее просьбе); она не отсидела ни дня и мгновенно исчезла, через две недели оказавшись в Лондоне, где и дожила свою жизнь в покое, переиздавая свои мемуары. Господин де ла Мотт приговорен к ссылке на галеры пожизненно. Фальсификатор писем де Вийет — изгнан в Венецию. Николь Леге явилась с младенцем на руках и была просто отстранена от двора. Калиостро подсудимым не считался, приказом короля отпущен на волю с запретом проживать во Франции40.
На протяжении всего времени скандала: от попадания первых вестей о нем в газеты и до конца следствия и процесса, — пресса обращала самое пристальное внимание на малейшие детали всех произошедших событий в изложении всех возможных свидетелей, очевидцев и просто желающих что-то рассказать или написать. Обвиняемые выпускали самооправдательные памфлеты, появлялись ложные «мемуары», предлагавшие совершенно новые, целиком вымышленные версии событий, чем окончательно запутывали и публику, и самих судей. Протоколы допросов копились в кабинетах прокуроров, полнились наветами обвиняемых друг на друга и совершенно посторонними сведениями, никак не относившимися к процессу, и не проливали никакого света на само дело. Объяснения мадам де ла Мотт и кардинала де Рогана в том, что относится к Калиостро, представляют собой увлекательное, но совершенно бессмысленное чтиво: там говорится о чем угодно — о его мошенничестве с «лечением бриллиантов», о «незаконных масонских ритуалах» (в отличие от законных и общепринятых в королевстве), об исках против графа в Лондоне, плохих отзывах о нем в Польше, о его «подлом» происхождении и неумении расставлять запятые в письмах, но крайне мало или вообще ничего – о том, что именно он сделал для «соучастия в похищении» ожерелья, кроме прорицания кардиналу, что замысленное государственным казначеем дело будет удачно завершено.
С другой стороны, можно сказать, что Калиостро удачно отделался: всего лишь около года в тюрьме, ограбление и запрет на въезд в страну — ни за что. Многие лишались в таком случае всего достояния, семьи и головы. А всего через три года кровавый произвол станет во Франции обыденностью.
На протяжении своей жизни и в особенности в «звездный» период 1781–1785 гг. Калиостро был в Европе другом или знакомцем всем: его принимали во всех светских салонах европейских столиц, собирались в его доме на сеансы чудесных исцелений, внимали его лекциям и проповедям на теологические и философские темы, прислушивались к его советам, приобретали у него чудесные снадобья и устраивали визиты к нему многочисленных родственников, друзей и знакомых. К этому периоду относится его знакомство не только с высшим светом, но и с известными артистами, художниками, музыкантами и композиторами, архитекторами и инженерами, политиками и философами. Воспоминания о графе оставили Вольтер и Мирабо, Талейран и Бомарше, И.П.Елагин и Н.И.Новиков, Лессинг и Распе, В.Гримм и Екатерина II и многие другие.
В краткий период апогея славы и величия, который продлился с момента переезда Калиостро в Париж 30 января 1785 г. до 22 августа 1785 г., когда он был заключен в Бастилию по делу об ожерелье королевы, состоялось его знакомство с известнейшим скульптором Жаном–Антуаном Гудоном (1741–1828), приближенным ко двору и прославленным во всех европейских столицах своей нечеловеческой работоспособностью (оставил после себя чуть более тысячи скульптурных и живописных работ) и особым мастерством портретиста. Гудону принадлежит честь популяризации известного и до него, но лишь при нем ставшего общеупотребительным метода ваяния портретных скульптур, основанного на анатомически точных пропорциях черепа: скульптор создавал сперва череп модели, а затем «наращивал» на него мышцы и кожу, воспроизводя на первоначальной глиняной модели фотографически точный «оттиск» позирующего человека. Удивительно точные и «живые» бюсты и полноростовые скульптуры Гудона имели огромный успех во всем цивилизованном мире, и очередь в его мастерскую не иссякала. Именно Гудону мы обязаны большинством из известных нам «канонических» изображений исторических деятелей XVIII — первой половины XIX вв. Ему позировали Вольтер (несколько раз, в том числе и для знаменитого бюста, стоящего в каждом художественном классе), Дж.Вашингтон, Б.Франклин, Т.Джефферсон, Мирабо, Наполеон, Р.Фултон, Дидро, Д.А.Голицын, Александр I (в детстве), Екатерина II, В.Гримм и Джон Пол Джонс, Лафайет и Е.Дашкова. Его скульптуры и бюсты украшают в наше время государственные здания и музеи Франции, США, Великобритании, России, Италии и Германии. Современники писали, что «Гудону не хватает лишь умения заставить свои произведения говорить, поскольку во всем прочем они совершенно подобны живым людям»41.
В 1786 г., когда Калиостро уже освободился из тюрьмы и спешно покинул Францию, оставив в ней свое наследие в виде нескольких лож Египетского масонства, Ж.-А.Гудон создал его знаменитый бюст, с тех пор оставшийся для исследователей фактически главным источником информации о внешнем облике Великого Копта. В наше время его оригинал вследствие бурной истории Европы в ХХ веке хранится (с 1952 г.) в Национальной галерее искусства в Вашингтоне, а единственная авторская копия – в музее «Granet» в Экс–ан–Провансе. Отношения между моделью и скульптором нельзя назвать приятельскими: на эту тему нет известных мемуарных данных, и судя по всему, они были не очень близкими и скорее официальными, однако на них определенно наложило отпечаток отношение к Калиостро парижского общества того времени. Цоколь бюста украшен коротким стихотворением:
De l’ami des Romains reconnaissez les traits: Tous ses jours sont marqués par de nouveaux bienfaits. Il prolonge la vie il secourt l’indigence: Le plaisir d’être utile est seul sa récompense41.
Друга Римлян в сем камне узнайте черты,
Всякий день им отмечен огнем доброты;
Продлевает он жизнь, утешает гонимых,
Сам довольствуясь пользою лишь приносимой.
Известно, что сделанные с этого бюста гравированные портреты графа еще спустя много лет пользовались во Франции большим спросом. Обрамляла эти портреты лента со словами «Le Divin Cagliostro» — «Божественный Калиостро».
Когда 2 мая 1787 г. в швейцарском Бьенне (Биле) в доме верного и давнего друга Калиостро Жакоба Саррасена открыла свои работы «Материнская ложа Гельветических стран» Египетского масонства, убранство ее состояло, по ряду административных причин, из одного лишь бюста Основателя и Великого Мастера, установленного на алтаре в центре зала собраний (копия из Экс–ан–Прованса)42.
Более тесным и плодотворным было сотрудничество Калиостро с другим выдающимся художником его времени – Филиппом–Жаком де Лутербургом (1740–1812), «пейзажистом Европы», успешно работавшим, переезжая из столицы в столицу: за свою жизнь он успел сделать родиной своих творений Дармштадт, Страсбург, Лондон, Париж и Женеву.
Живопись Лутербурга – это многочисленные пейзажи и жанровые сцены, батальные полотна, реже – портреты и пейзажи, исполненные в «приглаженной» салонной манере мастеров пасторали его времени и предназначенные, в первую очередь, для «шпалерной» экспозиции, когда поклонники искусства завешивали полотнами живописцев стены и зачастую потолки своих гостиных, не оставляя между картинами промежутков, как панелями, превращая помещения в единое художественное пространство, погружавшее посетителей в состояние непрерывного любования красотой и медитативного изучения деталей отдельных произведений.
В детстве Ф.-Ж. де Лутербург не внял увещеваниям матери, мечтавшей для него о карьере лютеранского священника, и уговорил отца отвезти его в Париж, дабы учиться живописи. Оставив мать в родном Страсбурге, отец переехал с сыном и двумя дочерьми в Париж, где Филипп–Жак в 1757 г. поступил в мастерскую живописи Франческо Джузеппе Казановы, брата знаменитого авантюриста Джакомо Джироламо Казановы44. В последующие восемь лет Лутербург довольно быстро завоевал популярность одновременно в косной артистической среде Парижа и на его переполненном произведениями искусства творческом рынке. В конце концов он стал самым юным художником, избранным в Королевскую Академию и удостоенным звания «королевского художника»45.
Но тот, кто причислил бы Лутербурга к традиционным салонным живописцам, конформистам и ретроградам, жестоко бы ошибся. На пике успеха, достатка и общественного признания в мировом центре искусства и культуры он в 1771 г. переезжает в Лондон и впоследствии жестко отрицает всякие связи с Францией, по поводу и без повода подчеркивая, что по происхождению он швейцарец, а род его корнями своими уходит в Литву. Причина этой резкой перемены в отношении к стране, давшей ему всё, остается не известной биографам, но нам следует запомнить эту особенность личности Лутербурга для лучшего понимания событий, которые будут описаны далее.
Пламенный темперамент Филиппа–Жака проявил себя и в его личной жизни. В двадцать четыре года он, вопреки воле отца, женится на известной куртизанке Барб Бурла и в последующие шесть лет становится отцом пятерых детей, причем, впоследствии Барб утверждала, что родила между четвертым и пятым еще одного ребенка, но мертвого, и произошло это вследствие нанесенных ей мужем из ревности побоев. Вполне возможно, что для этого были основания, потому что в свое время в свете наделало шуму известие об обнаружении в роскошном доме Лутербургов трости с золотым набалдашником, принадлежавшей прежнему покровителю мадам де Лутербург. Решив навсегда покинуть Париж, художник, впрочем, сообщил об этом жене лишь накануне отъезда, оставив ее во Франции с пятерыми детьми и без каких–либо объяснений или обещаний. Спустя всего лишь месяц Барб Лутербург удалось выиграть судебное дело против супруга и разделить с ним всё имущество.
В Лондоне художник пробует себя в новом амплуа: его знакомят с Дэвидом Гарриком (1717–1779), звездой английской сцены, и другими известными актерами театра «Друри–лейн», с которым он надолго связывает судьбу, с 1776 г. – под руководством преемника Гаррика, Ричарда Бринсли Шеридана (1751–1816). Лутербург становится реформатором театральной сценографии и структуры декораций, привнося в традиционный английский «архитектурный» стиль (большинство декораций выполнены из дерева и гипса и устанавливаются на сцене) все больше и больше широко использовавшегося во французском театре со времен Людовика–Солнце «живописного» стиля, характеризующегося частым и активным использованием живописных задников, экранов, раздвижных и опускающихся занавесов, складных ширм и т.д. Это делало сценографию более мобильной, декорации легче и быстрее сменялись, и это наложило отпечаток на саму драматургию эпохи, открывшуюся для более динамичных, многоплановых постановок со сложными сюжетами и большим количеством исполнителей. Тогда же художник женится во второй раз, на Люси Паже, которая с тех пор неотступно следовала за супругом, разделяя с ним все тяготы и все увлечения.
В 1781 г. после тяжелого разговора с Р.Шериданом о своих гонорарах Ф.-Ж. де Лутербург точно так же, как ранее, резко, полностью и безвозвратно порвал все связи с театром и только в 1785 г. один раз оказал «Друри–лейн» помощь в художественном оформлении масштабного многожанрового шоу Джона О’Кифа «Омай, или Путешествие вокруг света» по мотивам путевого дневника третьей экспедиции капитана Джеймса Кука по Тихому океану.
Не прошло и месяца после разрыва с театром, как Лутербург открыл в Лондоне на Лейстер–сквер не имевшее в то время аналогов развлекательно–образовательное шоу нового образца – «Эйдофизикон, или различные подражания природным явлениям, воплощенные в движущихся картинах». На сцене размером примерно 2 на 3 метра им были воссозданы исключительно живописными средствами пейзажи Гринвичского парка над Темзой, сельской местности с полями, горного луга на севере страны, огненного моря в аду. При помощи воздуходувной машины, различных имитаторов природных звуков, механизмов с приглушенным шумом работники сцены заставляли искусно нарисованные на лентах холста облака и поля, горы и водные массивы двигаться по сцене и колосникам над ней, трепетать, колыхаться и иными способами имитировать природное состояние. Эта механическая панорама пользовалась неизменным успехом на протяжении десятка лет. Ей отдавали должное и даже выступали в роли спонсоров общепризнанные светочи английского искусства – Томас Гейнсборо и Джошуа Рейнолдс46.
К этому периоду относится личное знакомство Лутербурга с Калиостро, при том что заочно они знали друг друга уже несколько лет, состоя в переписке. Помимо живописи и инженерии, художник был страстным адептом алхимии, устроившим в своем загородном имении полноценную лабораторию, постоянно изобретавшим новые лекарственные снадобья и внимательно следившим за всей литературой, выходившей по этой теме в Европе. Супруги Калиостро провели несколько недель в этом загородном доме во время второго лондонского визита в 1786 г., когда им пришлось в спешном порядке съехать из дома на Слоун–стрит, подысканного для них господином Суинтоном (очередным мошенником в длинной череде желавших поживиться деньгами графа).
Весной 1787 г. Лутербург вместе с женой отправился вслед за Калиостро в континентальную Европу, куда тот устремился, как только был отменен запрет короля Франции на его въезд в страну. Там друзья встречаются в швейцарском Шаффгаузене и проводят вместе много времени, в основном проживая в Бьенне у друга и банкира Калиостро Ж.Саррасена. К этому времени относится их совместная практика алхимии и активное участие Лутербурга в попытках Калиостро возродить на земле Швейцарии Египетское масонство, закономерно пришедшее в упадок в его отсутствие во Франции. Тогда же Лутербургом были созданы 8 полотен–табелей, символических картин, используемых в работе лож Египетского масонства: по четыре для мужских и женских лож, соответственно. Они написаны по указаниям Калиостро и соответствуют описаниям в тексте ритуалов Египетского масонства. Впрочем, в исторической литературе не сохранилось однозначных свидетельств их использования во время каких–либо ритуальных работ масонских лож; художник возвратился с ними в Англию, и в настоящее время они входят в экспозицию галереи живописи аббатства Торре в Торки, графство Девон на Английской ривьере47.
2 мая 1787 г. Лутербург и Калиостро приняли участие в освящении Материнской ложи Гельветических стран, о котором шла речь выше, и, по воспоминаниям Саррасена, жизнь их протекала, в основном, в алхимических упражнениях, в то время как графиня де Калиостро и супруга Лутербурга Люси играли с 14–летней дочерью Саррасена Сюзеттой. Но в декабре пылкий художник снова явил пример своей необузданной натуры, внезапно воспылав лютой ненавистью к Калиостро, несколько раз оскорбив его, пригрозив убить и наконец вызвав на дуэль. Всю неделю с 8 по 16 января 1788 г. Саррасен провел в метаниях между домами новоявленных неприятелей, сначала один, потом – с дочерью, и в середине января Лутербург вернулся в Лондон, отказавшись от дуэли, но навсегда порвав все связи с Калиостро, египетскими масонами и прежними друзьями. В письмах Саррасена общим знакомым сквозит отчаяние: он абсолютно ничего не может сказать о причинах столь эмоционального разрыва и совершенно безутешен. В течение последующих двух лет ему приходится личным присутствием и денежными пожертвованиями регулировать в мэрии Бьенна продвижение иска Лутербурга против Калиостро по защите чести и достоинства и взыскании денежных средств, полученных у истца вследствие вымогательства. Для мертвенно–спокойного маленького городка в Швейцарии этот скандал был событием, и во многом именно он повлиял на вынужденное решение Калиостро оставить эту страну и устремиться на родину в Италию, навстречу своей гибели.
Но это событие не стало окончанием эзотерической карьеры Лутербурга. Возвратившись в Лондон, он совместно с женой открыл в своем доме в аристократическом лондонском предместье Чизвике больницу для страждущих всех сословий, где проводилось лечение без применения лекарственных средств – одной лишь силой веры и духа целителей48. На протяжении двух лет их дом осаждали толпы желавших исцеления, из которых формировалась фактически полноценная секта поклонников талантов Лутербурга, регулярно выступавшего перед пациентами с проповедями в духе учения Сведенборга и просветительской философии французских авторов своего времени. Одна из его пылких поклонниц, Мэри Прэтт, выпустила в 1789 г. анонимный трактат «Список некоторых исцелений, произведенных мистером и миссис Лутербург в Хаммерсмит–террас без лекарств: писано возлюбившей Агнца Божия М.П.»49, в котором насчитывается более 2000 успешных случаев излечения от болезней всякого рода – от простуды до одержимости.
Со временем, впрочем, увлечение Лутербурга практической стороной духовного целительства сошло на нет: скорее всего, он убедился сам и убедил других в том, что уже всем всё доказал. Последние годы он провел в должности члена теперь уже британской Королевской Академии, королевского придворного баталиста, написав ряд масштабных полотен в этом жанре. Не забыл он и о духовной стороне жизни, став иллюстратором шеститомной аннотированной Библии, изданной Томасом Маклином, и не оставляя занятий каббалистикой и чтения классических философов. С Калиостро его пути более не пересекались.
После освобождения из Бастилии Калиостро уже через 18 дней оказался в Лондоне, и поначалу его ожидания от новой жизни после Франции вполне соответствовали ожиданиям от него окружающих. Он был с почестями принят в нескольких масонских ложах города, и в собраниях участвовали члены королевского дома, который в то время как раз пошел навстречу английскому масонству и согласился плавно перейти от членства в братстве отдельных своих представителей к полномасштабному покровительству этому обществу в целом. Практически мгновенно нашлись богатые инвесторы, готовые сделать вложения в лечебницу и центр духовного развития, который граф, как они полагали, немедленно должен открыть в каком–либо фешенебельном районе Лондона.
Но три главных фактора мешали Калиостро наслаждаться жизнью и вывести ее наконец из вечного цикла взлетов и падений. Во–первых, его снедало чувство несправедливости выдвинутых против него обвинений, невинных страданий от полицейской машины Франции и гнева короля, горькая обида за нанесенные ему оскорбления и порушенную мечту о покое и процветании в мировой столице. Он проводил время в составлении пространных мемуаров и открытых писем, где силился оправдаться в глазах общественного мнения и, видимо, в первую очередь, французских властей. Одновременно с этим не прекращалась его судебная тяжба против обидчиков из числа начальников Бастилии по возвращению ему украденной собственности и компенсации морального ущерба. При этом его друзьями постоянно велась переписка с влиятельными политиками и придворными Франции, призванная «замолвить словечко» за графа, чтобы с того сняли запрет на въезд в страну, наложенный королем после освобождения Калиостро из тюрьмы. Разные люди постоянно подавали графу зыбкие поводы надеяться на благополучное разрешение его дела, но указ об отмене запрета он увидел лишь спустя восемь месяцев.
Вторым раздражающим фактором было для графа неусыпное внимание издателя желтой газеты «Courrier de l’Europe» Шарля Тевено де Моранда, который поставил себе задачу уничтожить репутацию «самозванца и шарлатана» и открыл длительное и тщательнейшее, расследование буквально каждого шага Калиостро с привлечением большого числа людей, когда–либо знавших или просто видевших «подследственного». Газета его специализировалась на громких разоблачениях и сплетнях из светской жизни Англии и континентальных европейских стран. Современники утверждали, что бизнес г–на Моранда процветал в любом случае: либо за счет повышения продаж при появлении новых разоблачительных материалов, либо при поступлении ему денежных средств от фигурантов очередных материалов за отказ от их опубликования, либо при поступлении средств за публикацию разоблачительных материалов про кого–либо, не являющегося человеком, вносящим эти денежные средства. Но с Калиостро второй вариант был вряд ли возможен (хотя неизвестно ничего и о его возможных попытках договориться с Морандом) – просто сам граф был настолько известной публичной персоной, что экономический эффект от публикаций и судебных тяжб в любом случае перевесил бы самые щедрые его посулы50. Калиостро спорил с Морандом на страницах газет и своих памфлетах («мемуарах»), составленных явно с помощью местных знакомых, ставших издателями, два раза он посылал в издание Моранда опровержения, вызвал клеветника на поединок (по традиции средневековых кудесников, врачей и алхимиков – на ядах), подавал на него в суд, но результат был один: Моранд юлил, бесконечно затягивал тяжбы, все повышал градус газетной полемики и, по всей видимости, искренне наслаждался производимым эффектом. Не уверен, будет ли тут уместна такая параллель, но весь этот конфликт изрядно напоминает иллюстрацию к современному понятию из области интернет–коммуникаций: Калиостро, по своей доброй воле, регулярно «кормил тролля», наполняя его новыми силами и давая ему новые поводы для нападений.
Отсюда вытекает и третий фактор, отравлявший жизнь графа в Лондоне: усилиями Моранда были возвращены к жизни все наветы и обвинения, выдвинутые против Калиостро во время его первого лондонского визита, возобновились слушания по его делам (где удалось найти былых истцов), в «Courrier de l’Europe» публиковались материалы о слушаниях десятилетней давности и бесконечно муссировалась тема нечистоплотности Калиостро. Моранд предоставлял в своей газете площадку и европейским корреспондентам, поливавшим Калиостро грязью; в передней графского дома редко не оказывалось судебного пристава или курьера из суда, ожидавшего хозяев с очередными ордером или повесткой.
Осенью 1786 г. Калиостро попробовал повторить в столице мирового масонства свой опыт «блицкрига» по захвату власти, но выбрал для этого путь не личной переписки, а открытого письма в газету: как–никак за прошедший год он привык к публичным манифестам и проникся силой печатного слова, мгновенно становящегося доступным огромной аудитории. Прощупав предварительно почву частными разговорами в самой почитаемой лондонской ложе «Древности» (без особого, впрочем, успеха), он обратился к своим друзьям–масонам, которые 2 ноября 1786 г. разместили в газете «The Morning Herald» объявление, призывавшее всех истинных вольных каменщиков Англии отбросить свои разногласия, собраться вместе в гостинице О’Рейли на Грейт–Куин–стрит и там, соединившись со сторонниками учения Э.Сведенборга, приступить под предводительством Калиостро к возведению «Нового Иерусалима». Ответом было молчание, и только через пару дней в журнале «Стренд» была опубликована известная карикатура Джеймса Гилрея «Масонский анекдот», где был изображен Калиостро, учащий в ложе трапезничающих масонов51.
Чуть ли не единственным светлым пятном в этой реальности, сменившей шумный успех первых двух месяцев лондонской жизни, стало знакомство Калиостро с лордом Джорджем Гордоном (1751–1793), вечным нарушителем спокойствия и человеком, совершенно не заботившимся о своей репутации. В звании лейтенанта он оставил службу во флоте, потому что его попечение об условиях жизни и службы матросов было оставлено без внимания и вызвало насмешки в его адрес. Став парламентарием, он выступал против утеснений американских колонистов и затем – в поддержку их революционной войны против Англии. После введения в стране послаблений для католиков, пораженных в правах еще при короле Иакове I (1603–1625), он организовал в 1780 г. протестное шествие 50 000 членов своей новоиспеченной «Протестантской ассоциации» к зданию парламента, но не подумал о последствиях и вызвал серию погромов и уличных волнений, получивших название «Гордонова бунта»52. Период пребывания Калиостро в Лондоне был особенно насыщенным временем и для лорда Гордона: он был отлучен от Церкви Англии за отказ свидетельствовать в церковном суде, вызвал международный дипломатический конфликт своими публичными нападками на французскую королеву Марию–Антуанетту, бежал в Нидерланды, вскоре вернулся и наконец в начале 1787 г. обратился в иудаизм, приказав именовать себя «Израиль бар–Авраам Гордон».
Но несмотря на собственную занятость, он остался последним другом Калиостро и сопровождал его повсюду, оказывая поддержку своим общественным положением, связями, финансами, переводом и дружеской поддержкой. Трогательно упоминание графом о том, как лорд Джордж Гордон своей мускульной силой проложил дорогу в особняк французского посла свидетелям, от которых посол был намерен избавиться для беседы с Калиостро с глазу на глаз. Нужно добавить, что дни лорда Гордона окончились в Ньюгейтской тюрьме. В связи с обвинениями со стороны французского правительства он был арестован в начале 1788 г., в тюрьме вел себя вызывающе – вел жизнь ортодоксального иудея. На слушании по освобождению при условии обещания более не совершать правонарушений он отказался снимать головной убор, в свидетели себе пригласил двоих ортодоксальных иудеев, чью присягу не мог принять суд, отказался от попытки внесения родственниками залога и взятия на поруки и умер в той же тюрьме от тифа в октябре 1793 г.
В апреле 1787 г. Калиостро уезжает в Швейцарию, сбегая от назойливого внимания прессы и устав сопротивляться преследованиям и постоянному нарушению его покоя, к которому он все более тяготеет со временем, потому что сказывается напряжение насыщенных и совершенно не безоблачных последних десяти лет. О Египетской ложе, якобы основанной им в Лондоне, есть несколько упоминаний у биографов, но, к сожалению, нет никаких более серьезных подтверждений или детальных описаний.
В Швейцарии он надеется найти приют у старого друга и соратника Ж.Саррасена, но и там он не находит покоя. Обстоятельства его швейцарского периода жизни освещены выше, и в целом они были такими же, как во всех прочих городах: торжественная встреча, создание кружка друзей и единомышленников, гонения в прессе, наветы бывших друзей, судебный иски и финал – необходимость уезжать. В небольшом городке Бьенне была создана ложа, призванная стать матерью для швейцарской ветви Египетского масонства. Вряд ли срок ее жизни был долог, потому что упоминания о ней заканчиваются 1789–м годом. В Швейцарии, кроме конфликта с Лутербургом и все усиливавшейся диффамационной кампании в прессе (по мнению ряда историков – по прямому наущению российской императрицы Екатерины II, возненавидевшей Калиостро всерьез, что тем более странно, чем яснее становится, что ненависть эта была заочной), к бедам графа добавилась главная и фатальная: его жена устала от такой жизни. Всегда сопровождавшая его в путешествиях, в тюрьмах и дворцовых залах, терпевшая вместе с ним лишения и вкушавшая плоды успеха, Серафина стала проявлять нараставшие признаки беспокойства, потому что жизнь все никак не становилась спокойной и зажиточной, а лишения – менее ожидаемыми и частыми. Ее все сильнее тянуло на родину в Рим, хотя она прекрасно знала о грозившем Калиостро аресте инквизиционными властями (в Папской области масонство было под запретом). Сам граф уже не имел сил сопротивляться и, казалось, утратил былую энергичность, лишь по инерции и по необходимости чем–то зарабатывать на жизнь повинуясь потоку внешних воздействий, которые снова гнали его в дорогу. В отсутствие каких–либо достоверных документов трудно судить, отправился ли он в Италию вследствие усталости от вечной гонки и покорности судьбе или потому, что надеялся на новый взлет карьеры на родной земле.
23 июля 1788 г. супруги Калиостро покинули Бьенн и направились длинным окольным путем в сторону Рима. Последним деянием Калиостро на ниве Египетского масонства является основание им по пути новой ложи в деревушке Ровередо 24 сентября 1788 г. О ее дальнейшей судьбе также ничего не известно53. В мае супруги прибывают в Рим. Серафина мечтает воссоединиться с семьей, но граф никуда не отпускает ее от себя. Сам он осторожничает, сторонится любых контактов с сомнительными новыми знакомыми и даже со старыми, с которыми не знает, что происходило в последние десять лет. Обезумевшая от постоянного напряжения, неутоленной тоски по родным и конфликтов с мужем, Серафина Калиостро находит способ тайно связаться с родителями и договаривается с ними о даче показаний против мужа перед судом Инквизиции. Дом Калиостро и так окружают шпионы, готовые оказать ей в этом всяческую поддержку. Церковная судебная машина заработала и не могла уже остановиться. 27 декабря 1789 г. Калиостро был арестован и вскоре препровожден в неприступную крепость Сан–Лео (близ нынешней границы Сан–Марино). Серафина была заточена в монастырь Св. Аполлонии в нынешней Флоренции, в 150 километрах от мужа.
Между тем взявшие Бастилию 14 июля того же года французские республиканцы вели гражданскую и освободительную войну с контрреволюционерами и союзом европейских держав, устремившихся на подавление «бунта». В 1792–1793 гг. революционные войска несколько раз приближались к крепости Сан–Лео и даже как–то раз обстреляли ее бастионы. Тюремное начальство и некоторые сведущие люди в Риме утверждали, что французские безбожники намерены освободить Калиостро как врага церкви и своего героя. Еще 4 мая 1791 г. все документы, найденные у графа при аресте, вместе с документами его ложи в Ровередо были сожжены в Риме на площади Минервы. Жена его, судя по всему, умерла в монастыре от неизвестной болезни, вызванной сыростью, в 1794 г.54
Сам Калиостро проводил дни в тюрьме так, словно решил одновременно и не падать духом, и напоследок развлечься всеми доступными средствами без ограничений, и остаться в памяти у своих тюремщиков. Он целыми днями выкрикивал в бойницы и через двери оскорбления начальству тюрьмы, своим охранникам, церковным властям, изрыгал витиеватые и длинные богохульства, торжествующе обещал всем своим гонителям ужасный конец, когда революционные французские войска захватят крепость. Ограничения в доступе к информации, которые налагали на узника, словно не имели над ним власти. В свободное от риторики время он упражнялся в изображении на стенах совершенно непристойных картинок и каллиграфических надписей не вполне пристойными материалами. Любого входившего в камеру он воспринимал как долгожданную аудиторию и снова разражался потоками кощунств и обвинений. 23 августа 1795 г. народу Франции была оглашена Конституция, открывающаяся Декларацией прав человека и гражданина. 26 августа 1795 г. рано утром графа Александра Калиостро постиг удар, он отказался от помощи вбежавших тюремщиков, руганью отогнал священника, подтвердил отказ от исповеди и соборования и к вечеру умер.
Практически все, что осталось от графа Калиостро, собрано в этой книге. Его архивы, и по его собственным утверждениям, и по самой логике вещей, невероятно обширные и ценные – сожжены инквизиторами в Риме, пущены на растопку конторскими служащими в Париже, погибли под сапогами полицейских на грязных улицах Лондона, съедены плесенью и мышами в Варшаве, погибли под бомбежками в Дрездене.
Те жалкие крохи непосредственного знания про эту историческую личность, которые все еще доступны нам, – это написанные им в соавторстве с друзьями под жестким контролем профессиональных юристов оправдательные мемуары, полдесятка его личных писем (он ненавидел писать: сказывался недостаток базового образования и отвратительное владение письменной речью на французском и даже родном итальянском языках) и масонские тексты, очевидно вдохновленные им, но записанные не им лично, а под его диктовку и по его указаниям, претерпевшие изменения при переписке и редактуре.
В мемуарах современников Калиостро содержатся пересказы, изложения, перифразы его высказываний, лекций, речей и бесед с другими людьми, но это уже опосредованная информация, нуждающаяся в десятке допущений и скидок на личность автора и обстоятельства создания записи. Также в мемуарах содержатся важнейшие сведения о его биографии, ложащиеся в основу биографических сочинений о нем и его эпохе. Но сличение этих мемуаров (так называемое «критическое отношение к источникам») однозначно демонстрирует, что на них невозможно положиться в надежде получить точное знание, лишенное оценок и личностных особенностей восприятия авторами событий и людей.
Всю жизнь графа сопровождали домыслы и прямые клеветнические измышления о его жизни до периода известности и в сам этот период. Не прекратился поток сочинений этого рода и после его смерти. Тем не менее, в отсутствие достоверных документов и эти источники также используются биографами и авторами многочисленных художественных произведений, посвященных Великому Копту.
На данный момент существуют несколько подробных и всемирно признанных авторитетными биографий Калиостро, но все они разными словами пытаются донести до читателя одну и ту же мысль: в его фигуре и при жизни и после смерти нет ничего, что было бы известно наверняка, что было бы стопроцентно достоверно, проверяемо и незыблемо. Все с ним связанное есть химера, мнимая очевидность, сквозь которую лишь изредка проступают очертания то живого человека со всеми присущими людям пороками и достоинствами, то почти неземного существа, обладающего сверхразумом и всемогуществом.
После прочтения и просмотра произведений, посвященных Калиостро литераторами и кинематографистами, он предстает перед читателем либо великим белым магом – спасителем человечества, либо великим черным магом – врагом Бога и всего живого, либо, напротив, жалким жуликом и самозванцем, комичным в своей самоуверенности. Ознакомление даже с тем малым количеством собственных писаний, которые от него остались, позволяет на мгновение увидеть его совершенно иным: сильной и смелой личностью, умело пользующейся складывающимися обстоятельствами для того, чтобы творить добро в его собственном понимании, – но постоянно попадающей в тиски обстоятельств по причине совершенного неумения разбираться в людях и сложностях их взаимоотношений, постоянно погрязающей с головой в чужих играх, теряя при этом все своё, постоянно ищущей внимания и любви окружающих, но при этом совершенно не готовой к тому, что люди в основной своей массе любят отгрызать кормящую руку и плевать в улыбающееся им лицо, постоянно балансирующей между богатством и бедностью, при том что к богатству сразу тянутся чужие алчные руки, а от бедности шарахаются все некогда близкие друзья.
Сохранившиеся до сей поры, но не исследованные в силу разных причин, архивы сотен современников Калиостро, масонских лож, дипломатических миссий, масонской и светской прессы еще могут сулить новые находки, которые чуть умножат наше знание об этом историческом лице. Но вряд ли он когда–либо станет нам полностью известен. И честнее всех написал об этом автор самой полной биографии Калиостро Марк Хейвен, назвавший свою книгу «Неизвестный Мастер – Калиостро».
Галтье Ж. Сыны Калиостро: египетское масонство, розенкрейцерство и новое рыцарство, М.: Ганга, 2012.
Кайе С. Египетское масонство устава Мемфиса-Мицраима, М.: Ганга, 2011.
Калиостро и египетское масонство / Под ред. Е.Л. Кузьмишина, М.: Издательские решения, 2014.
Макколман А. Калиостро: последний алхимик, Харьков: Клуб семейного досуга, 2007.
Морозова Е.В. Калиостро (Жизнь замечательных людей: сер. биогр., вып. 1314), М.: Молодая гвар¬дия, 2011.
d’Alméras H. Cagliostro: Joseph Balsamo, la franc-maçonnerie et l’occultisme au XVIIIe siècle, d’après des documents, Paris: Société Française d’Imprimerie et de Librairie, 1904.
Amadou R. Cagliostro et le rituel de la maçonnerie égyptienne, Paris: SEPP, 1996.
Amadou R., Caracciolo S. Les Secrets de la franc-maçonnerie égyptienne, Saint Chef: Editions Chariot d’Or, 2002.
Ambelain R. Ceremonies et rituels de Maconnerie symbolique, Paris: Dervy, 1990.
Brunet P. Cagliostro: biographie, Paris: F. Bourin, 1992.
Carlyle T. Le Comte Cagliostro, Fribourg: LUF, 1944.
Collis R. Cagliostro, the Adoption Rite and the Masonic Certificate of Agnes Elisabeth von Medem (1718-1784) // Ars Quatuor Coronatorum, vol. 125, 2012. P. 1-24.
Collis R. The Petersburg Crucible: Alchemy and the Russian Nobility in Catherine the Great’s Russia // Journal of Religion in Europe, vol. 5, No 1, Leiden: Koninklijke Brill N.V., 2012, P. 56 – 99.
Conrad H. Der Graf Cagliostro, Stuttgart: Robert-Lutz, 1921.
Evans H.R. Cagliostro and the Egyptian Rite of Freemasonry, Washington, D.C.: Holmes Pub Grou Llc., 1919.
Faivre A. Cagliostro, Giuseppe Balsamo dit Alexandre, comte de (1743-1795) // Encyclopædia Universalis, Boulogne-Billancourt: Encyclopædia Britannica, 2008.
Faulks P., Cooper R.L.D. The Masonic Magician: The Life and Death of Count Cagliostro and His Egyptian Rite, London: Watkins Publishing, 2008.
Funk-Brentano F. L’affaire du collier, d’après de nouveaux documents, Paris: Hachette, 1903.
Hauc J.-C. Cagliostro: Aventuriers et libertins au siècle des Lumières, Paris: Les Éditions de Paris, 2009.
Haven M. Le Maître inconnu, Cagliostro: étude historique et critique sur la haute magie, Paris: Dervy, 1995.
Haven M., Nazir D. Rituel de la Franc-Maçonnerie Egyptienne, Paris: Broché, 2013.
Labouré D. Les rites maçonniques Égyptiens: De Cagliostro aux arcana arcanorum, Paris: CIRER, 2001.
[Marcello, père] Vie de Joseph Balsamo, connu sous le Nom de Comte Caglisotro, extraite de la procédure instruite contre lui à Rome en 1790, Paris-Lyon–Strasbourg: Onfroy-Grabit-Treuttel, 1791.
McCalman I. The Last Alchemist: Count Cagliostro, master of magic in the age of reason, New York: Harper Collins, 2003.
McCalman I. The Seven Ordeals of Count Cagliostro, Calgary: Cornerstone Digital, 2011.
Photiades C. Count Cagliostro: An Authentic Story of a Mysterious Life, Kila: Kessinger Publishing, LLC, 2003.
Trowbridge W.R.H. Cagliostro: The Splendour and Misery of a Master of Magic, London: Chapman & Hall, 1910.
—
