На древнем Востоке все религии в той или иной степени были Мистериями, и еще не произошел раскол между религией и философией. Народная теология, приняв за реальность все неисчислимое множество символов и аллегорий, опустилась до поклонения небесным светилам, до придумывания Божеств с человеческими чувствами, страстями, аппетитами и пороками, обожествления идолов, камней, зверей, рептилий. Лук был обожествлен египтянами, поскольку его оболочки символизировали для них концентрические небесные сферы. Конечно, такая народная вера не могла ответить всем чаяниям и помыслам людей, самым высоким порывам их духа или устремлениям разума. Духу предоставлялась возможность для развития и совершенствования при посвящении в Мистерии. Неопределенность символизма, допускающая наличие множества разнообразных толкований, позволила ему добиться тех высот, которые так и остались недоступными для бытовой, вещественной веры. Неопределенность же его была мотивирована глубиной того аспекта Знания, исследованием которого он занимался; символизм с помощью мистерий погружался в тайны мироздания; он стремился проиллюстрировать то, что невозможно объяснить; он должен был создать у посвященного хотя бы соответствующее настроение, если невозможно воспринять понятие, сделать четкий образ всего лишь второстепенным помощником восприятия, который сам по себе не играет существенной роли и не является обязательным.
Таким образом, Знание, непередаваемое в форме книжной мудрости, издревле сообщалось посвященным посредством символов; священнослужители этого Знания создали — или только развили — целую систему знаковых уставов и традиций, которые не только более приятны глазу, чем записанные слова, но и обладают несравненно большим значением и смыслом.
Масонство, продолжатель дела Мистерий, до сих пор практикует античные методы передачи Знания. Его церемонии — точь-в-точь древние мистические действа; это не чтение научных трактатов, а постановка проблемы, требующей изучения, в первую очередь, путем философских размышлений. Его символика — руководство к действию. Наставления — зачастую односторонние и частичные толкования этой символики. Тот, кому посчастливится стать полноценным масоном, не должен получать удовлетворения от простого выслушивания наставлений и даже от их осознавания; он должен с их помощью, имея их перед собой как верстовые столбы на пути, изучать, толковать и развивать все эти символы самостоятельно.
Хоть масонство и есть одно с Мистериями древних, оно является таковым лишь в символическом смысле этого слова: оно представляет собой лишь несовершенное отображение их великолепия, только лишь развалины их величия, лишь систему, которая претерпевала постоянные изменения, бывшие плодами социальных бурь, политических обстоятельств, дегенеративных амбиций его «реформаторов». После того, как Мистерии покинули Египет, они были многократно изменены народами, которые восприняли их, в особенности же, религиозными системами тех государств, в которых обретались их адепты¹. Поддерживать существующий строй, законы данной страны и ее религию всегда было заботой Посвященного; и всегда они — Посвященные — сталкивались с непримиримой оппозицией со стороны священнослужителей, которые ни в коем случае не могли поверить в то, что «простые смертные» могут приобщиться части философской Истины.
Масонство не есть развалины Колизея. Скорее, это римский замок средних веков, лишенный изначальной формы современными нововведениями, хоть и покоящийся на этрусском циклопическом фундаменте², но, тем не менее, включивший в себя многие камни, заложенные в эпохи Адриана³ и Антонина⁴.
Христианство учило БРАТСТВУ, но постоянно отделяло его от политического РАВЕНСТВА, проповедуя подчинение Цезарю и тем, кто, по существовавшему в то время закону, находился у власти. Масонство стало первым апостолом Равенства. В монастыре, например, существует братство и равенство, но нет свободы. Масонство же потребовало для себя тройственного наследия: СВОБОДЫ, РАВЕНСТВА и БРАТСТВА. Это было всего лишь развитием изначальных целей Мистерий, которые служили людям способом узнать свои обязательства перед самими собой и своими ближними, то есть перед великими задачами философии и Знания.
Истины — это побеги, из которых вырастают ветви обязательств, и прошло немало сотен лет с тех пор, как Истина явила себя человечеству; то есть человек превыше всего, а не всё превыше человека. Человек изначально стоит превыше всего во Вселенной. Все принадлежит ему и обязано изменяться в соответствии с его изменениями, а не наоборот. Нам это кажется весьма несложным утверждением, с которым обязаны согласиться все люди, где бы они ни были. Но вот однажды пришла некая глобальная Сверхистина, которая не могла явиться, пока государства, существовавшие на лике Земли, не насчитали, по крайней мере, пяти тысяч лет существования и развития. Однажды открывшись, она наложила на человечество новые обязательства. Человек несет обязательство перед самим собой быть свободным. Он несет обязательство перед своей страной искать ей свободы и бороться за нее, или же охранять и оберегать свободу уже обретенную. Поэтому извечными врагами человечества стали Тирания и Узурпация. Обязательства человечества перед Истиной поставили деспотов и сам деспотизм вне закона, и в миру и в духе. Сама сфера обязательств неимоверно расширилась. Отсюда новое, большее и важнейшее значение приобрел патриотизм. Свобода управления, свобода мысли, свобода совести, свобода слова — все они стали неотъемлемыми правами человека, которые несомненно должны быть обретены или вновь обретены теми, кто, по каким-либо причинам, сам их лишился или же чьи предшественники потеряли их. К сожалению, как все истины извращаются и искажаются ложью или же превращаются в ложь, если их применяют неверно, эта Истина тоже вскоре приобрела характер Евангелия Анархии.
Масонство рано осознало эту Истину, равно как и связанное с ее обретением расширение круга своих обязанностей. Его символы тоже обрели новые значения; масонство приняло образ Ордена Вольных Каменщиков и взяло на вооружение орудия этого Ремесла, приобретя в них целый ряд новых подходящих ему символов. Масонство способствовало Великой Французской Революции, исчезло во времена Жиронды, снова возникло с восстановлением порядка, выдвинуло из своих рядов Наполеона, ибо, даже будучи уже императором, он признавал за народом право выбирать себе правителей и выступал во главе нации, отказавшейся подчиняться своим старым королям. Он защищал с помощью сабли, мушкета и пушек право народа Франции поставить у кормила своей страны даже генерала-корсиканца, если ему, народу, это было угодно.
Масонство чувствовало, что на стороне этой Истины выступает Господне Всемогущество; и ни Папе Римскому, ни любому из монархов земных не преодолеть ее. Это была Истина, попавшая в сокровищницу человечества и составившая часть того неимоверно обширного наследия, которое приобретается каждым новым поколением на лике Земли, приобретается, расширяется и хранится людьми на случай крайней необходимости; это личное достояние человечество, навечно дарованное ему Природой. И, кроме того, масонство довольно рано осознало, что это Истина; оно начало проповедовать и развивать эту Истину, как и любое приобретение или достоинство человечества во славу свою; оно поняло что все, кто способствует торжественному шествию Истины по Земле и преобразует мечты в реальность, следуют Закону, предписанному Моисеем⁵ и Тем, Кто был распят на кресте, и пользуются благоволением самого Бога Всемогущего.
Лучший подарок человечеству, который могли преподнести ему Вышние силы — это Мужество. По воле Господа, масонство обязано обучать своих посвященных и ему тоже; не сектантству или религиозным догмам, не рудиментарной морали, которую можно встретить в трудах Конфуция⁶, Зороастра⁷, Сенеки⁸ или древних Учителей, составивших Книги Притч Соломоновых и Екклесиаста; не невеликому и дешевому знанию общеобразовательных школ, но мужеству, науке и философии.
Дело не в том, что философия или наука противостоят религии. Ведь философия есть познание Бога и Души, определяемое наблюдением проявлений Божественной и душевной воли, а также их сравнение. Это путеводитель разума, столь необходимый для религиозной веры. Настоящая религиозная философия несовершенного существа есть не система веры, но, как считал Сократ, бесконечные поиски Приближения. Философия — это тот самый интеллектуальный и нравственный прогресс, который религиозная вера принимает и чтит.
Что касается науки, то она не может продвигаться вперед сама по себе, пока религия находится в состоянии застоя. Она состоит в обобщении и выводах из опытов, а затем — в подтверждении выводов новыми опытами. Она реализует и объединяет все, что есть действительно ценного в обеих старых схемах размышлений: героической, или системе действий и усилий, и мистической, или духовной теории созерцательного единения. «Внимайте мне, — говорит Гален⁹, — как гласу элевсинского Иерофанта, и поверьте, что изучение Природы есть Мистерия не менее важная, чем их [Элевсинских мист]; она не в меньшей степени направлена на выявление высшей мудрости и силы Великого Создателя. Их уроки и церемонии были неясны и туманны, а наши ясны и однозначны».
Мы полагаем, что лучшее знание, которое доступно нам, — это знание, которое мы получаем от души другого человека, знание, оформленное его поступками и жизненным опытом. Контрдовод относительно того, что этот человек может заявить нам, что его знание тоже приобретено им от кого-то третьего, весит не много, по сравнению с доводом. Первое Писание для человечества было начертано Богом на земле и небесах. Толкование этого Писания есть наука. Знакомство с жизнью трав и деревьев, насекомых и инфузорий преподает нам ни с чем иным не сравнимые уроки любви и веры, как мы можем заключить из работ Фенелона¹⁰ и Августина¹¹. Перед человечеством всегда раскрыта великая Библия Господа.
Знание можно преобразовать в силу, а аксиомы — в правила, в случае необходимости или просто ради пользы дела. Но само по себе Знание не есть Сила. Сила — это Мудрость; и первым ее министром является Справедливость, которая сама по себе есть идеальный закон Истины. Таким образом, целью образования и науки становится сделать человека мудрым. Если Знание не сделало его таковым, оно пропало впустую, как вода, пролитая в песок. Знание, так сказать, формул масонства само по себе так же мало значит, как, например, знание множества отдельных слов или словосочетаний какого-нибудь варварского африканского или австрал-азиатского¹² языка или диалекта. Даже знание значений символов не столь важно и существенно, если оно не прибавляет нам мудрости и справедливости, которые друг для друга — то же самое, что два полушария нашего мозга.
Таким образом, не теряйте из виду то, что по праву считается вашей главной целью в масонской работе. Это пополнение арсеналов вашей мудрости, а не только получение новых знаний. Человек может потратить всю жизнь на изучение какой-либо одной отрасли человеческого познания — ботаники, конхиологии или, например, энтомологии¹³ — или же на заучивание слов греческого происхождения в его родном языке и их постоянную классификацию и переклассификацию; и, тем не менее, в конце жизни он вряд ли будет более мудр, нежели в ее начале. Именно глобальные истины должны интересовать человека в первую очередь; это истины о его правах, обязанностях и интересах, и именно их старается преподать своим посвященным масонство. Чем более мудрым становится человек, тем меньше вероятность того, что он покорно склонится перед завоевателем, собирающимся наложить на него путы плена или ярмо ига, на него ли лично, на его свободу совести или слова. Ибо с обретением мудрости он не только лучше знает свои права, но и выше их ценит и больше заботится о своем достоинстве и своей чести. Его личная гордость в таком случае буквально заставляет его настаивать на своей независимости. И он становится более способным настоять на своих правах, помочь в этом другим жителям своей страны, особенно если их или ее права или даже само существование поставлены под угрозу. Но знание само по себе не только не сделало никого независимым, но и никак не способствовало ничьему освобождению. Гораздо чаще оно делало из человека лишь более способного и полезного раба. Свобода — проклятие для невежественных и грубых.
Политическая наука имеет своей целью изучение того, каким образом и с помощью каких политических институтов личная свобода каждого гражданина может быть охраняема и поддерживаема вечно; и это не просто разрешение каждому гражданину участвовать в выборах, а полная и абсолютная свобода мнений и мысли, свобода и от монарха, и от черни, и от прелата; это свобода совершать любые поступки в рамках закона, раз и навсегда принятого для всех без исключения; это Суды Справедливости с беспристрастными судьями и присяжными, открытые для всех в равной мере; в этих судах бедность и слабость имеют те же самые права, что и богатство и власть; дороги к высоким постам и чести открыты для всех достойных без исключения; военная сила — одинаково в мирное время и во время войны — находится в подчинении у гражданской власти; невозможны произвольные аресты за действия, не зафиксированные в законодательстве как преступления; не существуют и вообще неизвестны такие учреждения как римская инквизиция, Звездная палата¹⁴ или Военные комиссии; образование доступно всем без исключения детям; существует полная и абсолютная свобода слова; кроме того, обязательна отчетность всех должностных лиц, как гражданских, так и военных.
Если бы масонству необходимо было оправдываться за наложение на посвящаемых также политических (одновременно с нравственными) обязательств, то достаточно было бы только указать на печальную историю этого мира. Не понадобилось бы даже, наверное, листать страницы истории назад до мрачного повествования Тацита¹⁵, которое могло бы поведать о неимоверных ужасах деспотизма Калигулы и Домициана, Каракаллы и Ком мода, Виттелия и Максимина¹⁶. Можно было бы лишь поведать о тех годах сумбура и крови, которые пришлось пережить веселому французскому народу; о столь долгом ярме Средневековья; о себялюбивых королях Бурбонской династии; о тех временах, когда крестьян, точно покорных овец, грабили и убивали их собственные господа и их слуги; о том, что господа обладали в те годы правом Первой ночи; о том, что захваченный или сдавшийся город подвергался потоку и разграблению; о том, что тюрьмы были переполнены невинными жертвами произвола, а церковь благословляла знамена безжалостных убийц и распевала «Te Deum» во славу «героев» Варфоломеевской ночи¹⁷.
Можно перевернуть наши страницы и до совсем недавней главы, до правления Людовика XV¹⁸, когда по всей стране похищались девочки — совсем еще дети — для удовлетворения его низменных страстей; когда lettres de cachet¹⁹ заполняли Бастилию несчастными, которым даже не предъявлялось обвинения, мужьями, стоящими на пути удовольствий своих похотливых жен, а также настоящими коварными преступниками, принадлежащими официально к высшим и честнейшим слоям общества; когда люди неимоверно страдали, находясь между мельничными жерновами налогов, пошлин и займов; когда папский нунций и кардинал де ла Рош-Эман, почтительно преклонив колени по обе стороны от мадам дю Барри²⁰, бывшей фаворитки короля, надевали ей домашние туфли, когда она вставала с ложа греха. Тогда действительно тяжкий труд и страдания были двумя сторонами человеческой жизни, и люди были всего лишь вьючными животными.
Настоящий масон тот, кто неустанно трудится ради претворения в жизнь великих задач своего Ордена. Сам Орден не может повлиять на окружающий мир; но он может помочь в этом своим членам. Он есть одно из орудий Господа. Это Сила и Власть; и да падет на него неизбывный позор, если он окажется не в состоянии в случае необходимости пожертвовать своими сыновьями для пользы человечества, как в свое время Авраам²¹ был готов положить Исаака на жертвенный алтарь. Никогда не будет забыта достойная аллегория Курция²², прыгающего в доспехах в великую зияющую пропасть, которая отверзлась для того, чтобы поглотить Рим. Масонство будет стараться. И не его вина, если никогда не настанет день, когда человеку не придется более опасаться нападения и завоевания, узурпации власти над ним и вооруженного столкновения между народами, отступления цивилизации по причине всего лишь неудачной женитьбы монарха и возникновения наследственных тираний; разделения людей по воле Конгресса, нищеты как следствия упадка династии, столкновения двух религиозных течений, точно двух козлов в кромешной тьме на узком мосту Бесконечности; когда больше не будет нужды опасаться голода, грабежа, необходимости проституции от нищеты, нищеты как результата безработицы и прочего разбоя случайности в густом лесу быта; когда все нации будут излучать Истину, как звезды — свет, каждая на своей орбите, не соприкасаясь и не сталкиваясь; и когда верховным правителем станет Свобода, озаренная звездами, увенчанная небесными светилами, а по обе руки от нее будут пребывать Мудрость и Справедливость.
В своих работах как Подмастерья вы должны руководствоваться Разумом, Любовью и Верой. Здесь мы не будем распространяться о разнице между разумом и верой или утверждать приоритет того или другого. Но необходимо отметить, что даже в самых обыденных жизненных ситуациях мы зачастую скорее руководствуемся тем, во что верим, чем тем, что знаем; мы поступаем по вере и аналогии, и только потом — по разуму. Так называемый «век Разума»²³ Французской Революции научил нас тому, что глупо и бессмысленно возводить Разум как таковой на трон. Разум небезупречен, если имеет дело с Бесконечностью. Здесь нам остается лишь чтить и верить. Несмотря на страдания достойнейших, нищету заслуживающих богатства, процветание тиранов и гибель мучеников, мы должны верить в то, что существует мудрый, справедливый, милостивый и любящий нас Господь, Который есть Разум и Провидение, стоящие надо всем и всеми и заботящиеся обо всем, о каждой мелочи нашего бытия. Вера необходима человеку. Горе тому, кто ни во что не верит!
Мы верим в то, что душа любого человека обладает некоей собственной природой и определенными качествами, она или благородна и щедра, или низменна и скупа, или благодетельна и привлекательна, или грешна и отвратительна; судим же мы по внешним проявлениям, только лишь по первому взгляду, не используя при этом средства познания. Мы поверяем свое наследство подписи человека, находящегося на другом краю света, которого мы никогда не видели, подчиняясь лишь своей вере в то, что он честен и на него можно положиться. Мы верим в то, что некие события действительно имели место, судя о них по свидетельствам других. Мы верим в то, что одно желание может главенствовать над другим по законам, которые — ввиду многообразия природных явлений — разум не в силах объяснить.
Но мы не должны верить в то, что разум отрицает, в то, против чего восстает чувство справедливости, в то, что абсурдно или противоречит само себе, в то, что является опытом, или результатом научных исследований, которые низвергают Божественную Сущность и представляют Господа мстительным, зловредным, жестоким или несправедливым.
Вера человека настолько же принадлежит ему, насколько и разум. Свобода его должна включать в себя свободу личной веры настолько же, насколько и свободу волеизъявления. Никто из жрецов и авгуров Рима и Греции не имел права требовать от Цицерона²⁴ или Сократа веры в свою абсурдную и примитивную мифологию. Никто из имамов²⁵ Ислама не имеет права требовать от язычника, чтобы он верил в то, что Джабраил продиктовал Пророку Коран. Все брахманы, когда-либо жившие на Земле, даже если их собрать всех в одном месте, точно конклав католических кардиналов, не наберут сил для того, чтобы заставить одного человека уверовать в индуистскую космогонию. Никакой человек, или сообщество людей, не могут быть настолько непогрешимы, чтобы решать, во что верить другому человеку касательно любой из отраслей веры, кроме тех, кто воспринял Истину из первых уст; любая религия или истина автора какого-либо Богодухновенного Писания не важнее и не нужнее, чем религия или истина такого же смертного, обладающего теми же знаниями и тем же умом. Домициан претендовал на то, чтобы называться богом; и его статуи и изображения из серебра и золота можно найти по всему миру. Он стремился быть почитаемым как бог всеми народами мира, и, если верить Светонию²⁶, он начинал свои письма так: «Наш господь бог повелевает, чтобы было сделано то-то и то-то…». Он официально объявил, что никому не следует обращаться к нему иначе как вышеизложенным образом, в письменном виде или устном. Философ Пальфурий Сура, главный его доносчик, обвиняя тех, кто не признавал божественной природы императора — не имеет значения, насколько он сам верил в его божественную природу, — не имел права требовать этого от каждого из христиан Рима или его провинций. Рассудок далек от того, чтобы быть единственным руководством в морали и политической науке. Любовь и любящая доброта должны быть его постоянными спутницами, чтобы исключить влияние фанатизма, нетерпимости и ненависти, которым всем свойственна чересчур ограниченная мораль, а также чрезмерной принципиальности в решении политических проблем, которые неизменно решаются одинаково. Нам нужно также бесконечно верить в себя, и в своих братьев, в остальных людей, или же нас несомненно победят наши соперники, и наше рвение остудят препятствия, встретившиеся на пути. Мы обязаны прислушиваться не только к голосу нашего рассудка: Сила приходит к нам скорее от Веры и Любви; и именно с их помощью человек восходит на высшие ступени познания Нравственности, то есть становится спасителем и избавителем человечества. Разум без сомнения должен стоять во главе, но то, что было перечислено выше, должно составлять его мотивационную силу. Это крылья человеческой души. Обычно энтузиазм не мотивирован, но без него, как и без любви и веры, не было бы Риенци²⁷, или Телля²⁸, или Сидни²⁹, чьи имена сейчас бессмертны. Если бы Бог был всего лишь всеведущим и всемогущим, Он никогда не создал бы Вселенную.
Лишь гений обретает власть; и главные его помощники в этом — Сила и Мудрость. Самые неправедные из людей склоняются перед предводителем, который обладает достаточным разумом, чтобы видеть, и достаточной волей, чтобы действовать. Именно гений правит, руководствуясь Господней властью; он раскрывает с помощью своих советников сокрытые Мистерии человечества, разрубает одним своим словом неизмеримо сложные узлы и своим же словом восстанавливает руины. Его взгляд падает на бессмысленных идолов, чьи алтари долгое время украшали самые священные высоты и самые священные гроты. Перед ним замирают в смятении бесчестие и глупость. Единственное его «за» или «против» обосновывают правила или предают забвению грехи столетий, которые эхом потом отзываются в грядущих поколениях. Власть его неимоверна, ибо неимоверна его мудрость. Гений — это солнце политической сцены. Сила и Мудрость — это те орбиты, двигаясь по которым, его свет проникает в самые темные уголки бытия, и одновременно усиливающие его своим отраженным светом Истины.