Ничто так не возбуждает любопытство человека, как тайна, окружающая нечто, что он стремится узнать; а также ничто так не возбуждает его любопытство, как препятствия на пути к удовлетворению этого стремления к познанию. Этим свойством человеческой природы активно пользовались иерофанты и жрецы Мистерий, чтобы привлекать людей в свои святилища и заставлять их жаждать наставления в тех истинах, от которых те наверняка отвернулись бы равнодушно, если бы их изучение им навязывали. Этим они стремились уподобиться Богу, Который остается недоступен для нашего понимания посредством пяти физических чувств, скрывая от нас средства управления Вселенной и всеми вещами в ней. Они признавали, что хранят вечные истины и раскрывают их только в форме неявных символов и аллегорий, чтобы еще больше возбудить любопытство посвященных и побудить их к самостоятельным размышлениям и исследованиям. Именно с этой целью они окружали свои Мистерии тайной. Те, кому эта тайна была известна, приносили страшную и торжественную клятву никогда не раскрывать ее непосвященным. Им даже не разрешалось ни с кем, кроме посвященных, говорить об этих материях; смертной казнью грозило преступнику раскрытие тайн Мистерий профану или основание храма Мистерий без разрешения, выданного посвященными и предварительного посвящения самого основателя; преступника изгоняли из общества, подвергнув всеобщему порицанию; более никто не имел права даже вступать с ним в разговор.
Иерофант Эвримедон обвинил Аристотеля в безбожии за то, что тот принес жертву манам своей жены по обряду Мистерий Цереры¹. Философ был вынужден бежать в Халкиду², а уже умирая, он, дабы очистить память о себе от этого грязного пятна, приказал душеприказчикам возвести статую этой богини. Сократ перед смертью просил принести петуха в жертву Асклепию, чтобы очистить память о себе от обвинения в атеизме. На лбу Диагора³ вывели его цену за то лишь, что он раскрыл профану таинства Мистерий. В этом же преступлении обвинялись Алкивиад⁴ и Андокид⁵, и оба они предстали перед религиозным судом в Афинах, где их судил народ. Автор великих трагедий Эсхил⁶ обвинялся в том, что вывел мистериальные таинства в своих пьесах; оправдаться он сумел только тем, что не был посвящен в них.
Сенека, сравнивая философию с инициацией, писал, что только посвященные могут быть допущены к самым священным церемониям, в то время как основы менее значимых ритуалов могут быть известны и народным массам. Он имел в виду, например, учение о Жизни Грядущей и посмертных вознаграждении или каре. Древние законодатели скрывали это учение под пеленой торжественных церемоний, загадочных слов и магических представлений, воздействовавших, в первую очередь, на чувства и воображение, чтобы ученики лучше усваивали преподаваемые им истины.
Точно так же они обучали происхождению человеческой души, ее падению на Землю сквозь небесные сферы и стихии и возращению в конце времен в обитель своего рождения, когда священный огонь, составляющий ее суть, не разрушая союза с земными материями, очистит ее от всей грязи и всех посторонних элементов, которые пачкают ее и притягивают к Земле, откладывая тем самым ее вознесение ввысь. Эти метафизические концепции, которые посвященные лишь с огромным трудом смогли бы понять в словесном выражении, обычно представлялись им в зримой форме аналогических сопоставлений, аллегорий и символов, ведь никакая идея не может быть настолько абстрактна, чтобы человек не сумел приспособить ее к своим пяти чувствам и выразить в зримых образах.
Тайные Мистерии были тем более привлекательны для непосвященных, чем строже был отбор кандидатов. Тягостное ожидание приема и страшные препоны на пути только удваивали их стремление обрести доступ к таинствам. Многим предварительным испытаниям подвергались искавшие посвящения в персидские солнечные Мистерии Митры. Начинались они со сравнительно легких, но заканчивались такими жестокими и страшными, что сама жизнь кандидатов часто подвергалась нешуточной опасности. Григорий Назианзин⁷ называет их пытками и мистическими карами. В «Свидасе»⁸ написано, что никто не мог быть посвящен в Мистерии, предварительно не пройдя жестокие испытания и не доказав, что душа его добродетельна и свободна от всех низменных страстей; в противном случае посвящение было совершенно невозможно. Основных испытаний было двенадцать, но многие авторы приводят другое их число.
Испытания, которым приходилось подвергаться кандидатам на посвящение в Элевсинские Мистерии, были менее жестокими, но все же достаточно суровыми; одним из основных было испытание томительным ожиданием посвящения в таинства после утверждения в звании кандидата, которое иногда длилось по несколько лет (что находит отражение в современном ритуальном возрасте каждого масона в том или ином градусе), а также — уже после посвящения в низшие таинства — ожиданием посвящения в таинства высшие, не менее продолжительным. Это ожидание неизменно заставляло любопытство кандидата все возрастать и возрастать. Так испытывали египетские жрецы и Пифагора, прежде чем посвятить его в таинства священной науки. Он преуспел — благодаря своему выдающемуся терпению и смелости, с которой он преодолел все испытания, — в постижении их наук и обрел истинное посвящение в их Мистерии. Ессеи в древней Иудее не допускали к своим таинствам никого, кто не прошел бы испытания нескольких степеней сложности.
Посредством инициации те, кто до нее были всего лишь согражданами, становились братьями, то есть после нее они оказывались соединены гораздо более крепкими связями, чем раньше, потому что отныне они были связаны членством в религиозном братстве, которое не только делало их ближе друг к другу, но и укрепляло связи между ними; состоящие в братстве слабые и бедные люди с большей надеждой могут обратиться за помощью к сильным и богатым, если их связывают между собой узы религиозного братства.
Посвященный считался избранником богов. Лишь ему Небеса открывали свои сокровища. Будучи счастливым при жизни, он и после смерти мог надеяться милостью Небес обрести вечное счастье.
Жрецы острова Самофракия, кабиры, обещали попутный ветер и высокие прибыли отплывавшим в дальние странствия купцам, если они прошли посвящение в Мистерии. Кабиры обещали им, что Кастор и Поллукс⁹ — близнецы Диоскуры — в случае шторма взойдут на небо и смирят стихию, а схоласт из произведения Аристофана говорит, что всякий посвященный в Мистерии избежит всех трудностей и опасностей на жизненном пути.
Посвященный в Мистерии Орфея считался полностью избавившимся от пут, связывающих его с земным царством Зла и перешедшим в иное, лучшее, духовное состояние, дарующее ему надежды на вечное счастье. После посвящения он должен был произнести ритуальную фразу: «Я бежал от зла и обрел благо». Посвященные в Мистерии Элевсина пребывали в нерушимой уверенности, что лишь им одним Солнце светит истинным светом. И мы видим, хотя бы на примере Перикла¹⁰, что они также считали своими помощницами Цереру и Прозерпину, помогавших им в случае необходимости мудрым советом.
Инициация помогала рассеять заблуждения всей предшествовавшей жизни и снять с человека бремя постоянных неудач; мало того, что она наполняла сердце человека радостью на протяжении всей земной жизни, — она еще и вселяла в него надежды на лучшее в момент смерти. Только богиням Элевсина, говорит Сократ, должны мы быть благодарны за то, что не живем так же, как жили грубые и жестокие первобытные люди; только им обязаны мы теми благими надеждами, которые посещают нас в миг смерти — надеждами на вечную жизнь и вечное же счастье. Эти величественные церемонии, пишет Аристид, не только приносят нам избавление и искупление всех ранее совершенных прегрешений и уступок разнообразным порокам, не только вселяют радость в наши сердца, но и внушают нам надежды на переход в более совершенное и счастливое состояние после смерти тела. Феон¹¹ пишет, что посвящение в Мистерии — это не только самое лучшее, что только может сделать человек в своей жизни, но и источник его величайшего благословения свыше. Таким образом, обещанное посвященным счастье не ограничивалось земным существованием, но и распространялось далеко за пределы скорбной могилы. Там для посвященного должна была начаться новая жизнь, в которой он будет наслаждаться чистым и лишенным земных примесей благословением Небес. Это обещали корибанты посвященным в Мистерии Кибелы и Атиса.
Луций¹² у Апулея, еще будучи в образе осла, обращается с молитвой к Исиде, которая для него — та же самая богиня, что и Церера, Венера, Диана и Прозерпина, одновременно озаряющая отблесками своих женских чар стены многих городов, подменяя ими истинный свет Солнца. И она предстает перед ним в образе прекрасной женщины, «по чьей божественной шее изящными локонами ниспадали густые волосы». Обращаясь к нему, она говорит: «Мать Вселенной и всей природы ее вняла твоим мольбам. Хозяйка стихий, прародительница поколений, Верховное Божество, Царица душ мертвых, первая жительница Небес, снизошла к твоим мольбам и ныне здесь. Одним кивком головы она управляет блистательными высотами небесной тверди, живительными океанскими бризами и молчаливыми неизмеримыми глубинами мира теней под нами; Единое Божество во множестве форм, почитаемое многими народами Земли под разными именами во время их разнообразных смехотворных церемоний».
Давая ему указания, как вернуть себе человеческий облик во время празднества в ее честь, она говорит: «На всю оставшуюся жизнь, до тех самых пор, пока последний вздох не слетит с твоих уст, ты теперь в моей власти… Под моей защитой жизнь твоя станет счастливой и славной, но потом, когда дни ее подойдут к концу, ты опустишься в мир теней, чтобы навечно остаться в Елисейских полях; но даже там, даже на подземном полушарии Земли, ты будешь часто воздавать мне хвалу и почести как своей щедрой покровительнице. И еще: если неизменными чистотой и воздержанием, нерушимой религиозной верой и верностью мне, неизменным повиновением моей воле ты докажешь, что достоин божественной милости, то тогда ты почувствуешь на себе действие сил, которыми лишь я одна обладаю. И тогда счет дней жизни твоей продлится намного дольше, чем положено судьбой простому человеку».
В праздничной процессии Луций видит статую Богини в окружении жриц «с гребнями слоновой кости в руках, которые движениями рук и изгибами пальцев создавали иллюзию, что расчесывают и умащивают царственные волосы Богини». Затем в белых льняных одеждах вышли посвященные. «Волосы женщин были умащены благовониями и покрыты прозрачной кисеей; а мужчины — истинные земные звезды великой небесной веры — были обриты наголо, и их головы сияли неземным светом».
Затем вышли жрецы, также в белых льняных одеждах. Первый из них нес в руках светильник в виде лодки, и свет исходил из отверстия в его центре; второй жрец нес небольшой жертвенник; третий — золотую пальмовую ветвь; четвертый же шел с пустыми руками, делая левой знак: ладонь раскрыта и пальцы разведены, «что означало равенство и честность, истинным символом которых является левая рука, действующая медленнее и менее умелая, чем правая».
После того, как Луций, милостью Исиды, вновь обрел человеческий облик, жрец сказал ему: «Несчастья не имеют власти над теми, кого наша богиня избрала своими служителями и кто пребывает под защитой ее величия». И все люди провозгласили его счастливым, «потому что он родился заново и был сразу принят в число служителей Ее Священного Величества».
Когда он требовал у верховного жреца допустить его к посвящению, тот ответил: «Нет среди посвященных никого столь безумного или столь стремящегося к самоуничтожению, чтобы без особого повеления Исиды посметь поспешно и святотатственно свершить ее служение, свершая тем самым деяние, которое обязательно низвергнет на его голову страшную и смертоносную кару. Потому что врата в подземный мир теней, а также все труды и заботы нашей земной жизни — во власти Богини, и церемония посвящения в Ее Мистерии — это смерть в надежде на воскресение. А поэтому Богиня в Своей беспредельной неземной мудрости привыкла тщательно отбирать для посвящения тех только, кому Она может спокойно доверить тайны служения Себе, тех только, кто в последние мгновения своего земного существования, могут так или иначе родиться заново Ее Про-видением для новой жизни в измененном, более высоком состоянии».
Потом уже избранного для посвящения Луция отвели в ближайшие бани и тщательно вымыли, после чего верховный жрец в первый раз испросил у богов прощения и обрызгал кандидата чистейшей и прозрачнейшей водой, после чего отвел обратно в храм; «и там, после некоторых наставлений, которые не смеет повторить язык смертного, он приказал мне на десять последующих дней умерить свой аппетит, не есть животной пищи и не пить вина».
По прошествии этих десяти дней жрец отвел его в самое далекое крыло святилища. «И ты, мой любознательный читатель, — продолжает Апулей, — конечно, хотел бы узнать все, что тогда делали со мной и что мне говорили, и я, без всякого сомнения, поведал бы тебе об этом, будь у меня на то право; ты бы все узнал, имей ты право услышать это. Но все равно, пусть даже раскрытие тайн навлечет как на язык, так и на уши мои неотвратимую и скорую кару, я расскажу тебе всю правду из опасения, что ты просто изойдешь страданиями в томительном и тягостном ожидании раскрытия религиозных таинств. Слушай же, что я тебе поведаю. Я вошел в обитель смерти; ногой своей ступил я на порог чертога Прозерпины. Я прошел через все стихии, и меня возвратили вспять. В полночь увидел я яркое сияние Солнца. Я стоял пред богами, богами небесными и богами мира теней, да, стоял пред ними и поклонялся им. Вот, я рассказал тебе, что со мной было, но ты не в силах понять рассказанное мною, а посему, коль скоро профан не понимает меня, я могу продолжать, не совершая тем самым преступления».
Прошла ночь и взошла заря. Церемония посвящения подошла к концу. Луция облачили в двенадцать накидок, потом на его плечи набросили мантию, увенчали его голову пальмовыми ветвями и вывели к народу. Весь оставшийся день прошел в празднествах, посвященных его новому рождению; а на третий день торжеств все религиозные церемонии повторились, включая и ритуальный завтрак, «за которым последовало окончание последней церемонии».
Через год его известили о том, что пора готовиться к посвящению в Мистерии «Великого Бога, Всевышнего отца всех остальных богов, Незримого Осириса». «Ибо, — пишет Апулей, — хотя религии обоих божеств тесно связаны между собой и даже сущность обоих божеств едина, церемонии посвящения в их таинства — разные».
Сравните это утверждение с нижеследующей молитвой Луция Исиде, и тогда вы поймете, какие именно идеи о Божестве внушались посвященному в эти Мистерии: «О Святая и Неизменная Хранительница рода человеческого/ О вечно готовая наделять сметных щедрыми Своими дарами и даровать страдающим от всевозможных напастей Свою материнскую любовь, щедрость твоя безгранична и неусыпна ни днем, ни ночью, ни на секунду не прерывается она, Ты, протянувшая Свою животворящую длань над сушей и над морем для защиты и опеки человечества, смиряя жизненные бури, распутывая хитросплетения человеческих судеб, утихомиривая волны Судьбы и противоборствуя злостному влиянию звезд, — боги небесные превозносят Тебя, боги подземного мира теней повинуются Тебе, боги радуются Тебе, стихии и сменяющие друг друга времена года служат Тебе/ Повинуясь кивку Твоей головы, дуют ветры, летят облака, прорастают семена, распускаются почки; повинуясь Твоей воле, вращается Земля и Солнце дарит нам свет. Ты правишь всей Вселенной и попираешь ногами Тартар/».
Затем Луция посвятили в ночные Мистерии Осириса и Сераписа¹³, а потом — уже в Риме — в Мистерии Цереры, но об этих посвящениях Апулей не пишет вообще ничего.
При верховном архонте Евклиде¹⁴ к посвящению не допускались незаконнорожденные и рабы; тот же запрет распространялся и на материалистов и эпикурейцев, которые отрицали власть Провидения, а поэтому сами не считали посвящение в Мистерии чем-то необходимым. Естественно, вскоре все уверовали в то, что радости жизни в Элизии доступны только тем, кто прошел посвящение в Мистерии и чьи души очистились и возродились к новой жизни в тени святилищ. Но с другой стороны, нигде не говорилось о том, что для достижения этого просветленного состояния достаточно одного посвящения. От Платона мы узнаем, что древние полагали столь же необходимым полное очищение души от всякой нечистоты, а также обретение посредством такого очищения добродетели, истины, мудрости, силы, справедливости и умеренности.
Вход в храмы Мистерий был запрещен всем совершившим убийство, пусть и непреднамеренно. Об этом говорят Изократ и Феон. Также запрещено было входить туда площадным шарлатанам и «кудесникам», превратившим дешевые фокусы в ремесло, а также притворяющимся одержимыми злыми духами. Не допускались к посвящению неверующие и преступники; Лампридий¹⁵ пишет, что перед началом празднования Мистерий на всех площадях во всеуслышание объявляли, что не следует приходить на торжества никому, кто чувствует угрызения совести и кто не уверен в своей полной и совершенной невинности.
От кандидата на посвящение требовалась абсолютная чистота рук и сердца. Порфирий пишет, что после смерти тела душа человека должна очиститься от всех и всяческих страстей, от ненависти и зависти, — короче говоря, стать достаточно чистой, чтобы отвечать требованиям для посвящения в Мистерии. Нет ничего удивительного в том, что к посвящению не допускались растратчики, лжесвидетели, воры и все остальные совершившие те или иные преступления против Бога или людей.
При посвящении в Мистерии Митры посвященному всегда преподавали урок того, что есть справедливость. Все нравственные уроки Мистерий, наставлению в которых были посвящены практически все их величественные церемонии, теоретически можно свести к одной-единственной строке Вергилия: «Быть справедливым и чтить Бога», — поскольку так посвященному внушалась мысль о родстве человеческой справедливости и справедливости Божественной и о том, что боги ждут ее от людей и строго карают за преступления против нее. Человек мог ожидать милости богов, только если и пока он был справедлив и уважал права человека и общества. «Солнце, — поет хор посвященных у Аристофана, — лишь для нас горит своим чистым огнем, мы допущены к Мистериям, мы блюдем закон чистоты и страх божий, и с согражданами, и с чужеземцами». Вознаграждение мистериальным посвящением следовало только за добродетельную жизнь в обществе. Одного посвящения было недостаточно. Необходимо было еще и жить по законам, которые посвящение налагало на человека по отношению ко всему человеческому роду. Вакх, например, не позволял участвовать в своих Мистериях никому из тех, кто не был верен законам религиозной веры и справедливости. Важными добродетелями, которые Мистерии стремились воспитать в своих посвященных, были чувствительность к заботам ближнего и сострадание. «Природа, — пишет Ювенал, — создала нас способными к состраданию, ибо наделила нас способностью плакать. Чувствительность к заботам ближнего — удивительнейшее из наших чувств. Разве истинно достоин человек держать в руке факел Мистерий, разве может жрец Цереры быть им доволен, если он считает страдания своего ближнего чужими?».
Те, кто ничего не предпринял, зная о готовящемся заговоре, кто напротив — участвовал в таковом, кто предал свою страну, кто отдал право занять высокий общественный пост врагу и передал в его руки бразды правления страной, кто снабжал врага своей страны деньгами, — вообще всякий пренебрегший своим долгом гражданина и просто честного человека мог навсегда забыть о посвящении в Элевсинские Мистерии. Чтобы обрести посвящение, человек должен был жить честно и достаточно счастливо, чтобы окружающие не считали его впавшим в немилость у богов.
Таким образом, сообщество посвященных было, в соответствии со своими принципами и целями учреждения, обществом добродетельных людей, трудившихся ради освобождения своих душ от деспотической власти страстей и выращивания и укрепления в душе зародившихся там добродетелей. И в этом был основной смысл той идеи, впоследствии значительно искаженной, что только посвященные достойны войти в вечно цветущий Элизий: ведь в святилище допускались только добродетельные люди, и только для добродетельных людей и был сотворен Элизий.
Природа и некоторые особенности учения Мистерий о Грядущей Жизни и посмертных карах или вознаграждении по сей день остаются малоизученными. До нас дошло очень мало исторических данных о них. Без сомнения, во время церемоний кандидат наблюдал представленные в лицах муки грешников в Тартаре, как это описано у Вергилия, однако у нас остаются определенные сомнения относительно того, что аллегорическая природа этих представлений всегда подробно разъяснялась посвящаемому. Наверное, нам не следует здесь повторно приводить жреческие толкования Тартара и Элизия. Это выходит за рамки нашего исследования. Нас в данный момент интересует только тот простой и великий факт, что Мистерии наставляли в бессмертии души и вечном горе, муках и угрызениях совести как неизбежной каре за порочно прожитую жизнь.
Церемонии, устраиваемые людьми, — это достаточно несовершенные символы; и даже второе крещение человека огнем и водой, предназначенное для того, чтобы очистить его душу и принести бессмертие, обычно прерывается в тот самый миг, когда уже кажется, что цель достигнута. Жизнь человеческая — это зеркало, отражающее что-либо для того лишь, чтобы вводить смотрящего в него в заблуждение, тканая нить, вьющаяся для того лишь, чтобы обрываться и запутываться в узлы, кувшин, вечно наполняемый и никогда не становящийся полным.
Любое посвящение является всего лишь предварительной подготовкой к великой перемене бытийного состояния — смерти. Крещение, миропомазание, огненное крещение в некоторых погребальных обрядах (кремация), — все это приуготовительные символы, подобные мистериальному посвящению Геркулеса перед его нисхождением в мир теней, символизирующие изменения в разуме и чувствах человека, которые должны произойти прежде, нежели он возродится к новой жизни. Смерть — это великое посвящение, подготовка к которому осуществляется во время сна — малого посвящения. Это последний, заключительный обряд посвящения, который, как полагали древние египтяне, воссоединяет человека с богами и дарует одинаковые надежды всем тем, кто должным образом приуготовился к Великому переходу.
Тело считалось в древности застенком души; но заключение ее в этом плену не считалось вечным и неискупимым. Отец Миров мог разорвать эти цепи и приказать Природе избавить душу человека от тяжкого плена. Мысль о том, что смерть лучше жизни, пришла к нам из незапамятных времен; ее разделяли и египтяне, и пифагорейцы, и орфики¹⁶, и самый знаменитый мудрец-вакханец Силен¹⁷ — «тюремщик Души»; все они полагали, что настоящая смерть суждена только тем, кто уже во время земной жизни погружается в Лету¹⁸ низменных страстей и искушений, а истинная Жизнь начинается, только когда душа очищается от всего низменного и полностью перерождается.
И в этом смысле управляющий жизнью и смертью Дионис является Избавителем в высшем смысле этого слова, поскольку, подобно Осирису, он освобождает душу и указывает ей путь перерождения после физической смерти тела, помогая снова не угодить в тягостный плен материи или какой-либо низменной животной формы (то есть путем метемпсихоза¹⁹ возвратиться в земную форму для последующего очищения); он возвышает и совершенствует человеческую природу путем посвящения в очистительные таинства своих Мистерий. Сократ пишет, определенно цитируя гораздо более древние мистериальные источники: «Смерть — это вершина и заключение всей и всяческой философии. Всякий усердно изучающий философию в действительности учится умирать».
Любая душа есть частица великой Вселенской Души, которая, в свою очередь, есть Дионис; и именно поэтому он — Дух Духов — помогает блуждающему в потемках духу возвратиться домой, ведя его путем постепенного очищения — материального и символического — от всех земных наслоений. Поэтому он также является верховным мистом, или иерофантом, великим духовным вождем древней греческой религии.
Душа человеческая — это δαιμονιος (даймониос), то есть Бог внутри сознания, своей собственной силой способный оспорить канонизацию мифологического героя или сделать себя самого бессмертным посредством добродетельной жизни и размышлений об Истине и красоте. Восхождение на Острова Счастливых следует толковать исключительно символически; все земное в человеке должно отмереть; человек, подобно Эдипу²⁰, с самого рождения несет невосполнимый ущерб и может восполнить его и достигнуть Элизия только после смерти тела. Дионис умер и снизошел в мир теней. Его страсть была великой тайной Мистерий, подобно тому, как смерть является Великими Мистериями жизни. Его смерть, в высшей степени подобная ежегодной смерти всей зримой Природы, за которой неизменно следует ежегодное возрождение, была одним из многочисленных символов палингенеза, то есть второго, мистического рождения человека.
Человек произошел от стихийных Сил, или гигантов (титанов, Элохим²¹), питавшихся телом пантеистического Божества, творя Вселенную самопожертвованием, а потому он своими сакральными церемониями старается воспроизвести страсти этих мистериальных таинств глубокой древности; поэтому, питаясь сырым мясом жертвы, он впитывает в себя живительные токи Источника вселенской жизни, дабы обрести новый импульс возрождения на новом уровне бытия. Смерть неизменно предшествует жизни; семя умирает для того, чтобы зародилась новая растительная жизнь, а Земля разрывается на части, чтобы из нее родился Дионис. Отсюда происходит и символика фаллоса в несколько менее шокирующей общественную нравственность форме обелиска в Лерне²² или Саисе, устремленного ввысь как символ воскресения Божества из Его могилы.
Дионис-Орфей снизошел в мир теней, чтобы возвратить оттуда на небеса умершую Деву Зодиака — свою мать, Фиону, или же — что то же самое, — заключить мистический брачный союз с Персефоной, тем самым обеспечив — подобно тому, как его отец женился на Симиле²³ (Данае), — вечное и непрерывное существование Природы. Его подземное путешествие символизирует зиму, исход года, зимнее чередование Тельца и Змея, вечное противоборство которых обеспечивает непрерывность Времени и которые олицетворяя грубость и тьму, — выступают, тем не менее, в роли родителей света и красоты.
Эта мысль, мрачная в настоящем, но светлая и радостная в надеждах на будущее, предлагалась для размышления посвященным в Мистерии; страдалец-человек обретал некое успокоение, наблюдая за гораздо более тягостными страданиями богов; и картины жизни и смерти, представленные в виде соответствующих символов, например, жертвы и утопления тельца, тушения и повторного возжигания факела, вызывали у посвящаемого чередующиеся чувства горя и радости, игру стихийных страстей, породившую в начале времен Вселенную и сопровождавшую все ее изменения в будущем.
Великие Мистерии Элевсина праздновались в месяце бедромионе²⁴, когда сеют злаки, а год убывает, тем самым побуждая к самым мрачным и возвышенным мыслям. Первые дни церемонии проходили в исполненном печали молчании и горестном ожидании грядущих испытаний, в посте и умерщвлении плоти во имя возвышенной цели. И вдруг все менялось вокруг: горе и страдания плоти испарялись, из уст в уста радостно передавали имя Иакха, и изображение бога, увенчанное миртом, с горящим факелом в руке, несли на руках во главе процессии, направлявшейся из Керамика в Элевсин, где Мистерии завершались возвышенным Откровением бога, являвшимся глубокой ночью. Сначала церемония проходила в προναος (пронаосе), то есть внешнем дворе сокровенного святилища, в непроницаемой тьме или при свете одного-единственного факела в руке погруженного в раздумья бога — этой единственной звезды, озаряющей ноктурнии, — и там кандидатов повергала в священный ужас феерия леденящих душу криков и шумов, пока они с трудом пробирались по запутанным пещерным лабиринтам, что должно было символизировать нелегкий путь души в подлунный мир теней, исполненное опасностей прохождение Долиной Смертной Тени. Ведь в соответствии с неизменным законом страданий Психеи²⁵, человек обязан пройти через все ужасы подземного мира, прежде чем он будет допущен в Небесную обитель. Затем широко распахивались врата адитума²⁶, и все вокруг озарялось сверхъестественным светом, исходившим от статуи Богини, и раздавались чарующие песнопения, являлись поражающие воображения видения и начинались священные танцы, вдохновлявшие посвящаемых флюидами высшего, неземного счастья и предчувствия — насколько это может быть доступно пяти несовершенным человеческим чувствам, — воссоединения с богами.
В условиях нехватки прямых фактических данных о сущности, значении и формах проводившихся там священных церемоний, мы можем судить о них, только исходя из известных нам мифов о соответствующих богах и их символах и атрибутах, а также из прямых свидетельств очевидцев, посвященных в свое время в священные Мистерии.
Простое, на первый взгляд, явление растительной жизни, то есть смерть семени ради того, чтобы взошел росток, связывающее элементарный природный процесс с возвышеннейшими надеждами на вечную жизнь, являлось наипростейшей посвятительной формулой, использовавшейся всеми религиями мира и всеми священными книгами всех народов — от Зенд-Авесты до Евангелия. Подобно Прозерпине, божественная сила, как семя, разлагается и умирает; подобно Артемиде, она саморазрушается; но и Артемида, и Прозерпина — это Кора Сотериа²⁷ — Спасительница, возведшая души Геракла и Гиацинта²⁸ на небо.
Мистерии также пользовались многими другими символами: оливой, миртом и т. д., — и все они символизировали жизнь, произрастающую из смерти, и двойственное состояние человека — одновременно умирающего и бессмертного.
Ужасы и страшные кары Тартара, как они описаны в «Федоне» и «Энеиде», и все церемонии суда при дворах Миноса, Эака и Радаманта²⁹ были также представлены в мистериальных представлениях для того только, чтобы преподать посвященным великий и важный урок: нам следует всегда быть готовыми к Высшему Суду и быть чистыми и незапятнанными сердцем, — этому учил Горгия Сократ. Он говорил, что нечистый сердцем опустится в самые недостижимые глубины мира теней. Платон пишет, что долг человека состоит в том, чтобы быть мудрым и справедливым, и тогда со временем для него станет возможным вступить на тропу, ведущую к Небу, и тем самым избежать множества опасностей и препонов тысячелетнего странствия в подземном мире. Также в «Федоне» Сократ учит, что на протяжении всей земной жизни нам следует очищать души от страстей, чтобы постоянно быть готовыми предстать перед богами, — ведь никто не знает, когда именно мир теней призовет его к ответу.
Таким образом, Мистерии преподавали посвященным великую нравственную истину, сокрытую причудливой мифологической пеленой и представленную в тени святилищ впечатляющими зримыми образами — порождениями искусства и природной магии, для того, чтобы сама эта истина произвела на кандидатов наибольшее впечатление. Жрецы стремились избавить посвящаемых от вечного страха перед страданиями и смертью, боязни полного исчезновения. Автор диалога «Аксиох», включенного в труды Платона, пишет, что смерть — это всего лишь переход в новое, лучшее состояние, но чтобы достичь счастья в конце этого нелегкого пути, человек должен прожить земную жизнь добродетельно. Поэтому учение о бессмертии души приносило успокоение только добродетельным и набожным людям; в то время как в сердца всех прочих оно вселяло страх и отчаяние, поскольку они оказывались в плену предчувствий ужасов и кар, которые не оставляли их на протяжении всей земной жизни.
Ибо муки и кары Тартара, символические для посвященного, были совершенно материальны и реальны для основной массы профанов; а позднее даже многие посвященные неверно и не до конца понимали суть аллегории. Сначала осужденная на кары душа попадала в тюрьму с тройными стенами, окруженную вздувающимися и бушующими огненными волнами Флегетона³⁰, качающими и сталкивающими огромные обломки раскаленных добела скал; затем она проходила во врата, подпираемые гигантскими адамантовыми колоннами, разрушить которые были способны одни лишь боги; на страже у них стояла Тизифона в окровавленных одеждах; несчастная душа тонула в тягостных стонах осужденных на вечные муки, окровавленные и истерзанные тела которых валялись повсюду, а крики их сливались в ужасном гармоническом ассонансе с лязгом неснимаемых цепей; Фурии осыпали грешников ядовитыми гадами; под ними разверзалась бедна, на дне которой извивалась Гидра, готовая растерзать всякого, кто падал в ее вечно голодную пасть; там же лежал вечный страдалец Титий³¹, чьи внутренности непрестанно терзал и пожирал стервятник; Сизиф вечно закатывал на гору огромный валун; Иксион³² мучился на своем колесе; Тантал³³ стоял по колено в воде, и над головой его зрели ароматные плоды, а он все равно страдал от вечных жажды и голода; дочери Даная наполняли водой бездонные кувшины; тени мертвых пожирали хищные звери и жалили ядовитые змеи; неугасающий огонь вечно пожирал их тела, снова и снова возрождающиеся и обновляющиеся для того лишь, чтобы претерпевать все новые и новые страдания, — это имело своей целью наглядно преподать посвященным урок неизменных последствий греха и порока и наставить их на путь добродетели и чести.