Кандидату предлагается познать истину, что свет Мастера Каменщика есть тьма видимая, представляющая собой то сияние, которое озаряет пришествие Будущего. «Это тот таинственный покров, сквозь который не дано проникнуть взору человеческого разума, если ему не помогает свет, что ниспослан свыше. Но даже в свете этого неверного, мерцающего луча ты видишь, что стоишь на самом краю могилы, в которую только что символически сошел и которая, как только твое бренное существование в этом мире завершится, снова примет тебя в свои холодные объятия. Пусть же эмблемы смерти, кои расположены здесь для привлечения твоего внимания, побудят тебя к размышлениям о неизбежной твоей судьбе и направят мысли твои в русло самых интересных мыслей, которые только может вместить твой разум, — мыслей о познании себя самого». Кандидата призывают и далее внимать голосу Природы, который подтверждает тот факт, что некий бессмертный принцип лежит в основе его бренной оболочки, — чтобы увериться наконец в том, что Господь Жизни даст ему силу попрать своими стопами Князя Ужаса и возвести свой взор к «той светлой Утренней Звезде, восход которой несет мир и спасение верным и покорным из человеков». Затем Досточтимый Мастер доверяет кандидату тайны третьего градуса.
Оказывается, определенные масонские авторы прошлых лет видели в «светлой утренней звезде» образ Христа и, соответственно, некоторые члены братства, исповедующие иудаизм, были этим несколько шокированы. Но в последнее время этот образ не истолковывался таким образом, и было признано, что он не имеет какого-либо определенного именно христианского значения. Светлая Утренняя Звезда — это просто еще одно название того таинственного сияния, которое в первом градусе носит название Пламенеющей Звезды, а во втором — Священного Символа. Апулей, писатель второго века от Рождества Христова, сообщает «языком намеренного умолчания» об инициации некоего Люция, лирического героя автора, в мистерии Исиды. «Когда меня облачили, — пишет он, — в новую льняную рубаху, священник взял меня за руку и отвел в самое тайное и самое священное помещение храма. Ты, конечно, захочешь узнать, проницательный читатель, что там делалось и говорилось; конечно, я рассказал бы тебе все, если бы законы позволяли мне это рассказать, а тебе — услышать; но я не хотел бы, чтобы твои уши, или мой язык пострадали из-за поспешного и ненужного любопытства. Я не буду более будоражить твой разум, который может быть одержим религиозным духом и посвящен силам вышним; так что слушай и поверь мне на слово. Ты поймешь, что меня провели в самые глубины Ада и подвели почти к самым вратам Прозерпины, и после того, как я промчался через все стихии, меня возвратили на прежнее место; в полночь я лицезрел сияющее Солнце, я лицезрел всех богов небесных и богов подземных, перед которыми я предстал и которых восхвалил. (Accessi confinium mortis et calcato Proserpinae limine per omnia vectus elementa remeavi; nocte media vidi solem candido coruscantem lumine; deos inferos et deos superos accessi coram et adoravi de proxumo). Внемли же тому, что я сказал тебе, хотя повторяю, ты должен хранить это втайне; хотя я и рассказал тебе только то, что мог поведать профану, не нарушая своей клятвы».
«Хотя они собирались в полночь, — пишет Бр∴ Кастеллс, — Солнце парадоксально стояло в зените, как и в современном масонстве. И опять же, кандидата так же ставили на край только что вырытой могилы, где он выслушивал нечто вроде нашего ритуального призыва: «Теперь вознесем взоры наши к той Пламенеющей Звезде …и т.д».; и пройдя через холодную тьму смерти, он восставал к новой жизни, исполненной священного Света. Сходство просто поражает».
Без всякого сомнения, многие из тех, кто прошел посвящение в третий градус, не особенно задумываются о символическом значении этого ритуала. Но масонские историки, занимающиеся изучением происхождения символов и знаков, ритуалов и церемоний Искусства с точки зрения антропологии, честно признают, с одной стороны, весьма малую вероятность существования исторических подтверждений легенды о Хираме, и с другой стороны, ее предельную схожесть с целым рядом мифов и легенд многих народов. «Египетская легенда об Осирисе и Горе, скандинавский миф о гибели Бальдура, палестинский — о гибели Адониса, — все они художественно передают историю Солнца, которое погибает каждый вечер, чтобы воскреснуть наутро; а кроме того, — ежегодную победу зимы над летом, которое снова возвращает земле свет и жизнь в сиянии весны». Мы знаем, что «когда религия принимает «антропоморфические» формы, то есть, когда ее боги приобретают псевдочеловеческий облик… смерть и возрождение природы в них передаются через описание гибели и последующего воскресения бога или богочеловека… Как можно прочесть у Иезекииля, поклонение погибшему богочеловеку-герою существовало среди женщин-идолопоклонниц в Иерусалиме, которые устраивали «плач по Фаммузу», который превращался в бурную радость по его воскресении во славе и силе. А также существовали «мистерии» и тайные культы… которые внушали инициируемым убеждение, что они тоже пройдут через смерть для достижения жизни вечной. Так, в одном из священных гимнов Атису говорится: «Смелее, о посвященные, потому что бог спасен; так и вы будете спасены от напастей»; а в гимне Осирису — «Как верно, что жив Осирис, так же верно, что и он (инициируемый) будет жить; как верно, что Осирис не умрет, так же верно, что и он не умрет; как Осирис не исчезнет, так же верно, что и он не исчезнет».
«Предельно углубляясь в самую отдаленную историю нашего вида, — пишет профессор Эллиот Смит, — невозможно не прийти в восхищение от той настойчивости, с которой — в течение всего своего развития — человек (подвида «sapiens») искал эликсир жизни для того, чтобы добавить «жизненности» умершим (существование которых разум отказывался признать оконченным), продлить дни активной деятельности живым, вернуть молодость, обезопасить себя самого от покушений не только времени, но и обстоятельств. Иными словами, эликсир, который он искал, должен был быть чем-то, что принесет ему удачу в любых обстоятельствах жизни и того, что последует за ней. Большинство современных амулетов, ладанок, камней, отвращающих сглаз, приметы, «помогающие» в делах любви и спорта, излечении тела и разума, в приобретении богатства или обеспечении своего существования после физической смерти, — все это рудименты этого древнейшего и настойчивого стремления к обладанию теми предметами, которые наши давние предки полагали «дарующими жизнь». Комментируя этот пассаж, преподобный Хью Росс Уилльямсон пишет: «В то время как огромное множество людей, что тогда, что сейчас, удовлетворялись и удовлетворяются суевериями и предрассудками, всегда были и те, кого их природа влекла — и разумом, и душой — несравненно глубже в поиски Того, что даст им ни с чем не сравнимую мощь и в этом мире, и в том, в поиски Того, что может восприниматься и как эликсир жизни, и как философский камень, и как непроизнесенное и непроизносимое Слово, и просто как образ жизни. Именно эта необходимость вызвала к жизни тайные инициационные культы, которые обещают такое знание своим адептам… В инициационных обрядах такого широко известного культа, как египетский… насколько представляется возможным его восстановить… новопосвященный проходил особый обряд, который состоял в священной инсценировке, в процессе которой он проходил через ритуальные смерть и воскресение для того, чтобы, восстав из символической могилы, спастись. Перед инициацией он проходил разнообразные испытания и в течение своей «смерти» «бывал проводим через все стихии». На следующее утро он представал перед всей конгрегацией, облаченный в священные одеяния, в образе солнечного бога, которого олицетворял собой — то есть он проходил через смерть и воскресение вместе с Богом-Солнцем».
Бр∴ Уилмсхерст пишет, что поскольку мистическая смерть — «это процесс, представляющий собой «серьезнейшее испытание твердости духа и верности» и борьбу с самим собой, от которой уклонится всякий слабый сердцем и самовлюбленный, инициационные системы всегда предлагали наглядный пример, долженствовавший помочь тем, кто был готов принести положенную жертву, и поощрить их к этому. Чтобы они прониклись почтением и к миссии, которую эти инициационные общества возвели в абсолют в лице некоей личности Высшей Души, которая уже прошла этим путем и со славой возвратилась. Не имеет совершенно никакого значения, была ли эта личность историческим персонажем, правдоподобность которого можно подтвердить реальными фактами, или же к ней можно относиться только как к легендарной или мифической; ведь задача ритуала состоит не в сообщении исторического факта, а в обучении духовному принципу. В Египте этим прототипом был Осирис… В Греции этим прототипом был Бахус… Бальдур — в Скандинавии и Митра — в греко-римской Европе были такими же прототипами. В масонстве таким прототипом является Хирам Абифф».
Масонский ритуал смерти и воскресения, несомненно, несет на себе отпечаток сходства с культами восточных мистерий, которые начали проникать в греко-римский мир во втором веке нашей эры. Как указывает доктор С. Энгус, эти «высокоэмоциональные, таинственные восточные религии Спасения… вторглись на Запад, окруженные сверкающим ореолом своего заслуженного прошлого, эзотерических учений, четко установленных догм и хорошо организованным институтом священства… Народы были пленены живописными помпезными обрядами, вызывающими экстаз на уровне чувств; глаз и ухо они радовали не менее сердца. Это были сакральные культы, возглавляемые профессиональным священством, которые объясняли людям значение символических действий и претендовали на древнее происхождение своей традиции». Эти мистерии не всегда были безнравственны по своей сути. Каково бы ни было их происхождение, некоторые из них, без всякого сомнения, с развитием человеческого нравственного чувства, приобрели глубокий нравственный символизм. Они учили бессмертию души, преходящему характеру земной жизни и высокой степени этической ответственности человека.
Ранние апологеты христианства клеймили эти культы как сатанистские пародии на христианскую религию. Однако такой подход к ним кажется нам достаточно несправедливым, поскольку они совершенно не принимали в расчет действительно содержавшиеся в них элементы истины. «И церковь, и мистерии… обладали общим объектом воздействия, поскольку и та, и другие стремились к очищению жизни с помощью религиозных истин». «Культы мистерий привлекали к себе, — пишет доктор Б.Дж. Кидд, — потому что они предоставляли возможность познания истинной природы религии, поскольку религия — это не только этическая система, не только вероучение, но и единение с Богом в этой жизни и — как следствие — надежда на более полноценную и благословенную жизнь в союзе с Ним после смерти. Именно это и предлагали мистерии». Христианство и мистерии следует сравнивать как различные виды религиозного культа, один из них — совершенный, другой — несовершенный, но оба преследуют одну и ту же цель. То, что язычники надеялись найти в своих ритуалах мистерий, христианство действительно обрело в лице Церкви и ее таинствах. То же самое соответствие можно обнаружить между Церковью и Франкмасонством. Франкмасонство, скорее всего, следует рассматривать как человеческое стремление к тому, что сам Господь установил и учредил в лице христианской Церкви. Верно, что «у христианства были свои языческие соперники и эпигоны, и для тех, кто не познал Христа, может казаться приемлемым принятие их в качестве законных провозвестников Божественной идеи, служения Ему и нравственного учения, в необходимости которых они не сомневаются. Христианство, действительно, приняло и освятило многие из подобных традиций… Но для христиан, выключить имя Христа из традиционно соответствующих ему форм служения и вернуться к поискам духовного света среди языческих форм, — это совсем иное и весьма опасное дело; это бесчестит, в их понимании, саму идею Воплощения, а также Господне наивысшее и окончательное раскрытие истины, поскольку совершается это помимо Христа и не принимая Его во внимание».
ГЛАВА 5. ПОГРЕБЕНИЕ И МЕСТЬ
Погребение Хирама Абиффа кратко описывается в ритуале возвышения в Третий градус. Досточтимый Мастер сообщает новопосвященному, что тот не был похоронен в Святая Святых, поскольку доступ туда был закрыт для всего нечистого и неосвященного, но настолько близко к Святая Святых, насколько позволяли законы Израиля, в могиле, расположенной от центра в трех шагах к Востоку, трех — к Западу, трех — между Севером и Югом, и пяти или более — строго по перпендикуляру. В похоронах участвовали пятнадцать верных подмастерьев, облаченных в белые запоны и перчатки в знак их неповинности в смерти Мастера.
Погребение составляет предмет особо пристального внимания в пятом градусе Древнего и Принятого Шотландского Устава, называющемся «Совершенный Мастер». Царь Соломон, желая воздать должные почести усопшему другу, поручил Адонираму, своему Великому Инспектору, устроить его погребение по наивысшему разряду. Также он приказал присутствовать на погребении всем братьям-каменщикам, облаченным в белые запоны и перчатки, а кроме того, строжайшим образом запретил замывать пятна крови до тех пор, пока не свершится его возмездие виновникам этого ужасного события. Достойный Адонирам вскоре — за девять дней — подготовил проект усыпальницы и обелиска для Мастера. Вход в усыпальницу располагался между двумя колоннами, поддерживающими Отесанный Камень в обрамлении трех кругов и с выбитой на нем литерой «Й» (J). Сердце Хирама Абиффа было помещено в золотую урну, увенчанную изображением обнаженного меча, означающим, что столь ужасающее деяние вопиет к мести. Рядом с урной был помещен треугольный камень, на котором были выбиты буквы М.Б. (или Й.М.Б.) /J.M.B./ в окружении ветвей акации. «Й» — это начальная буква древнего Слова Мастера, а «М.Б.» — нового Слова Мастера. Урна располагалась наверху обелиска. Через три дня после погребения Царь Соломон в окружении своей свиты пришел посмотреть на ход работ. С великой пышностью и в присутствии всех работников он сотворил молитву Всемогущему и, воздев руки и вознеся очи горе, вскричал в исступлении: «Свершилось!».
Обнаружение и кара убийц Хирама Абиффа также упоминаются в церемонии возвышения в Третий градус. Кандидату сообщают, что несколько верных подмастерьев, которые отправились на поиски тела своего Великого Мастера в сторону Яффы и уже подумывали, не отправиться ли им в обратный путь, в Иерусалим, проходили мимо некоей пещеры, из которой в этот миг раздались стоны глубокой скорби и раскаяния. Войдя в пещеру, они обнаружили там троих людей, при¬меты которых соответствовали описанию разыскиваемых и которые, когда им предъявили обвинение в убийстве Мастера, увидев, что все пути отступления им отрезаны, полностью признали свою вину. Они были немедленно вслед за этим связаны и препровождены в Иерусалим, где Царь Соломон подверг их каре, которую они вполне заслужили, если принять во внимание тяжесть совершенного ими преступления.
Тема возмездия развивается также в девятом, десятом и одиннадцатом градусах Древнего и Принятого Шотландского Устава, которые собирательно именуются «избранническими степенями». В Англии работы в этих градусах не ведутся. Они присваиваются автоматически при посвящении в розенкрейцерские степени, о чем см. далее. По мнению Бр∴ Макея, все градусы, легенды которых касаются поисков и наказания повинных в гибели Мастера Хирама Абиффа, «именуются «избранническими» или «степенями Избранных». Они столь многочисленны, что фактически составляют особую систему, которая присутствует практически во всех уставах. В Йоркском Уставе, система избраннических степеней включена в степень Мастера; во французском — ей отводится особый градус; в старом шотландском ей отводятся три градуса — Рыцаря Избранника Девяти, Блистательного Избранника Пятнадцати и Совершенного Рыцаря Избранника. Рагон выделяет в системе избраннических степеней пять градусов, что не совсем правомерно, поскольку большая часть определяемой им для них легенды относится, скорее, к степени Мастера, куда ее полностью и относит руководство Шотландского Устава. Избранники более высоких степеней, в которых сама причина избранничества несколько изменяется и, скорее, связывается с тамплиерами, именуются Рыцарями Кадош».
Царя Соломона не удовлетворил сам факт — пусть даже самого пышного и торжественного — погребения Мастера Хирама Абиффа. Он также был озабочен непременным и публичным возмездием виновникам этого злодеяния. Он выпустил указ, в котором обещал высокое вознаграждение всякому, кто сможет сообщить ему хоть что-нибудь, что поможет обнаружить место, где прячутся злодеи; в том же указе он обещал даже прощение кому-либо из самих злодеев, если он сам предстанет перед ним, признает свою вину и выдаст своих сообщников правосудию для справедливой казни, таким образом хотя бы частично искупив свою неизмеримую по тяжести вину. Долгое время никаких слухов о злодеях не было. Но однажды, когда Соломон сидел в одной из зал своего дворца, беседуя более чем с девяноста Мастерами и прочими офицерами Ордена, никому не известный человек испросил позволения побеседовать с ним с глазу на глаз, поскольку он мог, по его словам, сообщить Царю нечто неимоверно важное. Он сообщил, что ему известно место, где прячется один из злодеев, и что он готов сопроводить туда тех, кого Соломон назначит для исполнения этого поручения. Когда Соломон передал это сообщение братьям-каменщикам, они — все как один — предложили свои услуги. Царь, будучи весьма обрадован такой верностью Мастеру и такой отвагой, все же постановил, что в путь отправятся только девять из мастеров, избранных по жребию. Он приказал, чтобы листки бумаги с именами всех присутствующих были помещены в урну, и те девять человек, чьи имена будут первыми извлечены оттуда, отправятся вслед за Неизвестным для того, чтобы схватить злодея и доставить его живым в Иерусалим. Итак, девять избранных вышеописанным образом мастеров отправились в путь, но один из них, по имени Иоаберт, опередил остальных и первым вбежал в пещеру, где затаился преступник. Там он увидел его — а именно,
Ахирона — в свете горящей лампады, спящим; у ног его лежал кинжал. В порыве гнева и нетерпеливого усердия Иоаберт схватил кинжал и дважды ударил им убийцу — сперва в голову, затем — в сердце. Негодяй успел только воскликнуть: «Некам!» — и испустил дух. Иоаберт отсек ему голову и только успел утолить мучившую его жажду из бьющего из стены грота источника, как внутрь вошли его отставшие в пути собратья. Освежившись у источника, они все вместе вернулись в Иерусалим, причем, Иоаберт гордо нес в одной руке окровавленную голову Ахирона, а в другой — окровавленный же кинжал. Соломон же, увидев, что Иоаберт убил преступника, избавив его таким образом от мучений, уготованных для него Царем, не смог сдержать гнева и приказал казнить самого Иоаберта. Однако собратья того бросились перед Соломоном на колени и молили его пощадить подмастерье, которого только избыток усердия и любовь к памяти усопшего Великого Мастера побудили ослушаться приказа Царя. Иоаберт был прощен, и ему была возвращена царская милость.
