Бог действует в соответствии со всеобщими законами во имя всеобщей цели. Безусловно, благом является сила планетарного притяжения, ибо за счет нее Вселенная является единым целым и не распадается на отдельные элементы; и когда наземь падает столп Силоамский, убивая восемьдесят жителей Иерусалима, это количество кажется нам неизмеримо малым, по сравнению с мириадами миллионов людей, которые живут и здравствуют, благодаря действию этого закона. Именно ради них нельзя было отменить этот закон и оставить столп стоять, ибо нельзя было сохранить столп, не отменяя действие закона.
Невозможно представить себе Совершенную Волю, не приписывая ей в определенной степени свойств механизма, ибо в человеческом языке просто не хватает средств для описания этого идеального сочетания нерушимых законов и высшей Нравственности, которое поэты древности разделяли на образы Ананке1, или Эймармене, и Зевса. Так как же человеческому сознанию совместить понятие Совершенной Свободы Верховной и Всемогущей Воли Бога с нерушимым законом необходимости, который является неотъемлемой частью Его природы и просто необходим для того, чтобы Он Сам продолжал существовать в единстве всех Своих Божественных свойств, например, справедливости и милости, и оставаться таким же, каким Он был и вечно пребудет, поскольку Он не способен изменить Свою природу, чтобы стать несправедливым, немилостивым, жестоким, переменчивым, или же напротив — отменить великие нравственные законы природы, чтобы зло в миг единый стало добром, а добродетель — пороком?
Ибо все, что нам известно о свободе воли, — это опыт своевольного пользования ею, наш собственный и окружающих нас людей; а посему понятие Верховной Воли, управляемой, тем не менее, Нерушимым Законом, даже при условии, что Закон этот не навязан сверху, а принят добровольно, всегда уязвимо для неверных толкований, в том ли смысле, что его лишают в принципе неотделимого от него свойства Свободы, в том ли смысле, что его под названием «Необходимости» низводят до гораздо более низменного нравственного и интеллектуального состояния, чем состояние неизменно изменчивых деяний человеческих.
Только когда мы окажемся в состоянии возвысить в собственном разуме понятие Закона над понятиями тирании и пристрастности, сумеем мы осознать, что ограничения, самостоятельно наложенные на Себя самое Верховной Первопричиной, представляют собой набор определенных альтернатив, управляющих нравственным выбором и являющихся истоками и хранителями человеческой свободы; но тогда перед нами снова возникает противоречие, состоящее в невозможности представить себе некий закон, который был бы превыше Самого Бога, закон, который был некогда принят Богом для Себя Самого, но не может таким же простым Его волеизъявлением быть отменен; нам непонятна в таком случае сила, коией он действует.
Зевс предстает у Гомера и Гесиода клубком противоречий, объединяя в себе силу и слабость, мудрость и безумие, статус вселенского Отца и узкую семейственность, всеобщий контроль за происходящим в мире и подчинение высшей необходимости, — то есть Судьбе, присвоением какового имени древнейшая проблема снова была отброшена назад, в состояние полной неясности и неразрешенности, непостижимости средствами человеческого разума; так биение мухи в сети паука не только не способствует ее освобождению, но напротив, лишь еще плотнее запутывает ее там.
Древнейшие представления людей о Боге были скорее неопределенными, чем негативными. Постепенное снижение Его образа произошло значительно позднее. Бог природы воплотил в себе смену времен года, равно как и смену дня и ночи. Он был переменчив: то злобен, то добр. Природа кажется нам капризной в силу того, что она то наделяет нас всеми плодами своими, то снова бессердечно забирает их у нас; и поскольку она видится нам склонной к самоуправству и поверхностности, несмотря на то, что все же отвечает высшим требованиям нравственного чувства, способного постигнуть сокрытые истины ее таинств, — для человека становится возможным низвести ее образ то образа Шивы, Сатурна, или Мекситли2, покровителя жестоких оргий на залитых кровью алтарях. Все древние воплощения Божественной силы несут в себе следы этого противоречия. Они никогда не бывают совершенно порочны или совершенно благи.
Никогда и никакой народ не делал своих богов абсолютно злыми и порочными. Простая и искренняя набожность заставляла людей во все времена воспринимать Бога как праотца всех вещей этого мира, верить в Него и надеяться на Него. Изначально на Верховного Правителя мира взирали с высшим, безраздельным благоговением. Пока еще в сознании людей не возникало противоречий, сомнений в Его милосердии, несогласия с Его способами управления миром. Страх мог вызвать тревогу, но не мог отбить надежду, а тем более — вызвать неприязнь. Только гораздо позже, когда абстрактные понятия в сознании людей стали приобретать черты реалий, когда новые понятия или уточнение и разделение на составные части старых понятий породили новые слова человеческого языка, для того чтобы обрести выражение, возникла необходимость установить четкий барьер между Добром и Злом.
Для того чтобы как-то оправдать существование в мире зла, потребовалось изобрести какой-то новый логический прием, который не нарушал бы изначальную набожность и одновременно с этим способствовал самоуспокоению изобретателя, и такими уловками стали утверждения об изначальной порочности женщины или о существовании некоего стороннего объекта, отдельного от Первопринципа Добра, — Тифона, Аримана, полученного либо путем разделения изначального Бога на две части, либо путем снижения образа Древнего Бога до простого дэва, или демона, равного в правах со всеми себе подобными. В силу той же необходимости мудрецы древнего Востока разработали теорию изначальной порочности плоти и вообще всякой материи; иудеи передали во владение Сатане все незаконное и безнравственное; древнегреческая мысль, часто приобретавшая вид более древних, а посему более мудрых, заключений, возложила на самого человека ответственность за всех ужасных существ, созданных его воображением, доказывая, что ему стоит благодарить только самого себя за все неприятности, которые они ему приносят, в то время как все благо приносят ему Небеса, и это их добровольный дар ему. Гомер даже заставляет Зевса воскликнуть на олимпийском собрании богов: «Странно, как люди охотно во всем обвиняют бессмертных/ Зло происходит от нас, утверждают они, но не сами ль гибель, судьбе вопреки, на себя навлекают безумством?» . «Человек виноват, а не боги, в том, — пишет Солон, рассуждая о пороках современного ему общества, — что наступает разрушение». А Еврипид в конце продолжительной схоластической дискуссии о природе зла приходит к заключению, что люди поступают неправильно не в силу природной нехватки здравых смысла и чувства, а в силу того, что даже зная, что есть благо, они по разнообразным причинам предпочитают отказываться от следования его путями.
И наконец, достигнув понимания высшей истины, Пиндар, Гесиод, Эсхил, Эзоп3 и Гораций4 утверждали: добродетель есть постоянная борьба; жизнь беспокойна — это арена непрерывных активных действий. «Страдание» — это лишь иное имя обучения или опыта, назначенных человеку самим Зевсом — дарителем всего и всяческого понимания, отцом наставления, первым учителем в Школе жизни. Да, он положил конец Золотому Веку; он наделил змей ядом, а волка — ненасытным хищничеством; он стряс весь мед с берегов рек и прекратил их истечение молоком и вином; он отнял у людей огонь и заставил их питаться скудными плодами земли, да и то в поте лица своего. Но во всем этом прослеживается его благая высшая цель: он стремился отнюдь не уничтожить жизнь на Земле, но усовершенствовать ее. Для человека все это было благословением, а не проклятием, особенно указание в поте лица своего добывать хлеб свой, ибо ничто достойное достижения не может быть достигнуто без применения определенных усилий; добродетели и благие дела, для свершения которых не требуется никаких усилий, не ценятся ни богами, ни людьми; и кажущаяся скаредность Природы в распределении ее даров оправдывается пробуждением в этой связи в человеке до того спавших многоплановых способностей и изобретением им многочисленных наук и искусств, а следовательно, развитием человеческой мысли и способности к наблюдению.
Древние реформаторы религиозной мысли полагали поклонение «идолам» корнем всех зол; и в мире во все времена не переводились иконоборцы. Эта максима до сих пор так и не опровергнута, поскольку поклонение «идолам», то есть ложным суевериям, пусть и не является источником всех зол, тем не менее, является источником многих из них; однако в наше время оно распространено ничуть не менее, чем в древности. Люди испокон веков привержены поклонению красивым плодам своего собственного воображения.
Человеческая мудрость всегда ограниченна и неверна; и даже правильное мнение всегда является чем-то промежуточным между совершенным невежеством и знанием. Прогресс — естественное состояние человека. Философия есть род путешествия, вечного учения, которое, однако, не приводит к овладению идеальными совершенством и истиной. Масон обязан, подобно мудрому Сократу, принять скромный титул «возлюбившего мудрость»; ибо он вечно обязан вожделеть и стремиться к чему-то более совершенному, нежели то, что ему доступно и чем он владеет, чему-то пока недоступному для него, но что он стремится сделать безраздельно своим.
Таким образом, философская мысль стала совершенно отождествляться с мыслью поэтической и религиозной, приняв общепонятное имя Любви. До зарождения Философии Любовь пользовалась у людей недостаточным, не соответствующим ее величию уважением. Присутствие этой могущественнейшей и древнейшей из всех богинь, появившейся в мире одновременно с религиозными воззрениями вообще, подсознательно ощущалось людьми всегда, но все равно никогда не воспевалось и не почиталось ни в гимнах, ни в пэанах. В древности, в дни невежества, с ней вообще не принято было считаться. Дабы она оказала должное влияние на развитие религии и философии, Бог Природы должен был перестать быть богом Ужаса, воплощением грубой Силы и вседовлеющей субъективной Воли, чистым и суровым Разумом, карающей рукой непреклонного Суда. Философия Платона, в которой впервые утвердилась эта концепция, была философией размышлений о Любви. С ее помощью вдохновение Любви впервые затеплилось огнем наук и искусств и поделилось ими с человечеством; и это были не просто науки и искусства земного бытия, а наука высшей Мудрости, на которой покоится и которой управляется Вселенная. Любовь вдохновляет все высокие и великодушные деяния и жертвенные порывы. Без нее ни государство, ни каждый отдельно взятый человек не способны ни на что высокое и достойное. Любовь — наша лучшая проводница, помощница, спутница и спасительница, украшение и управительница всех вещей и явлений в этом мире, людском и божественном; Божественной Гармонией она всегда смиряет умы людей и богов.
Человек способен и на более возвышенную Любовь, сочетающую священным браком разум с разумом и разум со Вселенной, тем самым порождая все самое высокое и достойное в разуме, выводя его за пределы земного мироощущения. Эта возвышенная Любовь не смертна и не бессмертна; это промежуточное звено между человеческим и Божественным, она заполняет разделяющую их огромную пропасть, таким образом, поддерживая единство Вселенной. Она возглавляет могущественных посланцев Небес, доносящих до богов людские молитвы и передающих людям взамен божественные дары. «Она вечно нища и далеко не так прекрасна, как привыкло думать человечество, ибо жалка и изнурена; она не может встать с земли, на которой лежит, бездомная и разутая; она не имеет крыши над головой, и спит на улице, и настолько сходна по своей природе с Матерью своей, что предстает вечной спутницей нужды. Однако, разделяя также и черты природы своего Отца, она вечно стремится к обретению добра и красоты; она бесстрашна, неутомима и сильна; она всегда строит все новые и новые планы; она всегда осторожна и изобретательна; она — философ на протяжении всей жизни своей, могущественный волхв, тонкий софист».
Идеальным венцом философии Платона является наблюдение за тем, для чего вся земная природа не создала зримого образа и соответствующего выражения, то есть за Верховным Прототипом всей и всяческой красоты, чистой и лишенной всех людских примесей, вроде плоти и цвета, за самим Божественным Оригиналом. Наделенный даром такого наблюдения обретает привилегию творить не просто обычные тени и отблески истинной добродетели, а саму добродетель, ибо он заключает завет не с тенями, но с Истиной; и, сотворив и отпустив в мир истинную добродетель, он становится другом Бога, то есть, насколько это свойство вообще может быть присуще человеку, бессмертным.
Сократ, как и Гераклит, верил во Вселенский Разум, проникающий повсеместно, во все вещи, в каждый разум, и постоянно воплощающийся в идеях. Поэтому он искал истину в мнениях людей и видел в общении разума с разумом одно из величайших свойств Мудрости и одно из могущественнейших средств человеческого прогресса. Он верил, что истинная мудрость есть достижимая идея и что нравственные устремления разума, извечные инстинкты умеренности, усердия и справедливости, изначально внушенные человеку богами, не могут обмануть его, если будут верно истолкованы.
Это метафизическое направление в философии постепенно привело к развитию визионерского суеверия. Приняв за истину раскрытие Истины в мыслях, философы этого направления пришли в конечном итоге к утверждению, что мысли человека суть Истина сами по себе. Таким образом, они породили совершенно языческое поклонение понятиям, которые именовали или фантомами, порождаемыми вещами, или частицами Божественной изначальной Мысли; они создали свою собственную мифологию; они бежали из тенет мифологии прошлого для того лишь, чтобы запутаться в сотканной ими самими новой сети. Теории и понятия, сотворенные и постоянно оберегаемые только самой теоретической философией, суть ее «идолы». Ведь слово ειδολον означает «образ», а ложный мысленный образ Бога ничем не лучше и не хуже, чем Его ложный деревянный образ. Это точно такой же идол. Бесстрашно бросаясь в пучину рассуждений о природе Вселенского Бытия, первая философия поставила себе задачу предложить решение или хотя бы какое-то толкование всех могущих возникнуть у человека сомнений. И чтобы достигнуть этой цели, она просто оказалась не в состоянии не создавать мало походящих на истину теоретических построений; и как древняя поэзия еще много веков назад пыталась заполнить духовную пропасть между человеком и Богом, придавая Богу вид человека, так и философия склонила голову пред сотворенным ею же Божественным умозрительным образом, в действительности призывая поклоняться своим собственным понятиям и, таким образом, компрометируя сама себя. Природа попала в плен общеупотребительных понятий, а понятия — и очень скоро — в плен слов.
Сталкивая несовместимые между собой, противоречащие одно другому мнения, первая философия постепенно пала до бессознательного признания собственной немощи и нашла свое последнее и самое неразумное выражение в скептицизме. Ксенофан и Гераклит сетовали на то, что вся умственная борьба философии привела к неутешительному итогу — признанию сомнения основой вселенского устройства; и памятные усилия Сократа, направленные на то, чтобы вселить некую уверенность в сердца ищущих Истину, в конечном итоге привели к тому же результату.
Религиозное поклонение абстракциям явилось продолжением того же заблуждения, которое заставляло людей персонифицировать Зло или обожествлять Удачу; и когда мистическая философия уступила место мистической религии, она, в сущности, сменила не содержание, а лишь название. Великая задача осталась невыполненной, и огромный окружающий мир так и остался чересчур огромным для того, чтобы быть постигнутым средствами человеческого разума, а концепция верховной неизменной и разумной власти — непримиренной с велениями человеческих страстей.
Общая идея существования в природе регулярности и цели была внушена первым мыслителям самыми обыденными явлениями. Древние своим разумом воспринимали естественный порядок в природе, Божественный Закон, от которого считали, по идее, происходящими людские институты, Закон, записанный огненными буквами на Небесах и уже оттуда сообщенный Земле. Однако Божественный Закон был для них все равно лишь подобием законов, порожденным человеческим разумом, то есть воспринимался он в вульгарном смысле этого слова, как субъективная воля или обусловленный договор. Он скорее неверно истолковывался, чем осознавался, он оставался для людей аморальным, потому что не был понят ими. В силу этих обстоятельств, людям, в принципе, было все равно, управляется мир случайностью или чьим-то разумом, поскольку второе, если достаточно пространно и неверно истолковать его, — все равно что первое. «Лучше, — писал Эпикур, — молча успокоиться, внимая древним сказкам, чем признавать верной их противоположность, то есть отвратительную Необходимость физиков». Менандр же вообще не разделяет понятия «Бог», «Случайность», или «Удача», и «Разум». Непризнанный закон именуется Случайностью; признанный, но непонятый — Необходимостью. Мудрость стоиков состояла в повиновении, вопреки собственной воле, довлеющей власти первой; мудрость эпикурейцев — в вырывании, путем более или менее изобретательных уловок, преимуществ у столь же жестокой и тиранствующей второй.
Невежество не видит необходимости ни в чем, но, тем не менее, само оказывается под гнетом некоей власти, тиранической в силу неограниченности никакими правилами и парадоксальной в силу дозволенности Зла, хотя изначально она определяется как всеохватывающая и совершенно благая. Малое знание, предполагающее некое определение Верховной Первопричины, данное посредством неизменно самоуверенного разума, привыкшего анализировать, но не толковать результаты анализа, оставляет сознание в тенетах аскетического фатализма стоиков. Свободная воля в ее священном союзе со вселенским законом Случайности, или фатализм и Необходимость в сочетании со всеведением и раз и навсегда определенным и неизменным Законом, — вот две противоположности, между которыми вечно блуждает разум человеческий. Сторонники теории Сверхъестественного рассуждали о некоем Существе, действующем в силу побудительного импульса и со сверхчеловеческой мудростью, считающем своим любимцем лучшего из льстецов; тем самым они объединяли две схоластические уловки: смешивали утверждение о свободе действий с, на первый взгляд, противоречащим ему мнением о реальной помощи молитвы, одновременно с этим признавая, говоря устами одного ученого архиепископа, что «если появление вещей, о которых мы просим, находится в зависимости от предшествующих естественных и необходимых причин, то наши пожелания будут удовлетворяться в не меньшей степени в силу упущений, чем в силу наших молитв, которые посему пусты и бессмысленны».
Последней стадией развития мысли в этом направлении является та, в которой религия действия приобретает силу закона через осмысление ее истинных целей и условий. Человек обретает нравственную свободу, только когда оба понятия — Случайности и непостижимой Необходимости — заменяются понятием Закона. Закон в применении ко всей Вселенной приобретает вид вселенского промыслительного предназначения, условия которого могут быть различимы человеческим разумом и разумно претворены в жизнь. Чувство свободы приходит, когда независимость индивидуума самостоятельно развивается в соответствии со своими собственными законами, без всяких внешних воздействий или препятствий, когда ей ничто не угрожает и ничто ее не ограничивает, даже иные природы, даже совокупное воздействие внешних сил, которое, в противном случае, могло бы кардинально изменить направление ее развития. Нравственный выбор не мог бы спокойно, или вообще хотя бы как-то, существовать, если бы не существовало ограничивающих его условий, определяющих приоритеты его развития. Долг предполагает существования правила, разумного и определенного, ибо неопределенное правило было бы неразумно, а если оно неразумно, не может быть и речи о какой-либо ответственности. Никакой закон не может быть обязательным для исполнения, если он не известен; таким образом, совершенно справедливо предан проклятью известный римский император, вывесивший свои законы о преступлениях, каравшихся смертной казнью, на такой высоте, чтобы никто из собравшихся на площади не мог прочесть их.
Человек способен управлять результатами своих предприятий, лишь выбирая из предлагаемых ему вариантов заранее предначертанные результаты, наиболее полно отвечающие его целям. Рассуждая об абсолютной, или Божественной, нравственности, то есть конечной цели осмысления этих законов, которые зачастую кажутся отдельно взятой личности излишне суровыми, ибо они нерушимы в своей справедливости и беспристрастны во вселенском масштабе, — мысль ищет спасения в вере; и непосредственная, явная цель зачастую настолько незначительна по сравнению с более общей и неизвестной целью, что может просто раствориться в ней и исчезнуть. Дождь, льющий как из ведра в неурочное время и, по моему личному мнению, лишающий меня надежды на обильный урожай, льет потому, что своими водами благословляет плоды другого пахаря, на другой стороне земного шара или просто в соседней стране, в соседней области. Непосредственная причина внезапно налетевших шторма на море или снежной бури на суше, внезапной перемены ветра, простудившись на котором, я, например, умираю, принимает во внимание не меня, а те благословенные результаты воздействия этой перемены ветра для природы всего континента. Так всегда из добра и зла, которые изначально были перемешаны между собой и распределялись в мире неразумно и спорадически, одно упрочивает свое положение в той или иной области, а другое снижает интенсивность своего воздействия за счет его истолкования и разъяснения причин его существования. В мире, населенном мириадами индивидуумов, в мире действий и усилий, в мире, допускающем — путем противопоставления одних интересов другим и столкновения различных страстей между собой — любые масштабы практического применения возвышенных и великодушных добродетелей, даже Всемогущий не способен сделать так, чтобы во всяком случае принималось во внимание удобство и благополучие одного лишь человеческого рода.
Посему образованный человек со временем начинает по достоинству оценивать нравственную высоту системы законоуложений, доминирующей над законами Случайности; и по мере того, как в сознании человека начинает выстраиваться более или менее понятная череда причин и следствий, он с радостью отвергает кажущееся, субъективное личное благо во имя обретения вселенского, всеобщего, всемирного блага. Самоограничение совсем не обязательно подразумевает самопожертвование. Истинное значение того, что обычно называют Необходимостью, состоит не в том, что это некая внешняя субъективно действующая Сила и Власть, но Сила и Мощь на службе у Разума. Бог, сотворив нас, людей, поместив нас на жительство в этом мире вечных перемен и вечного обновления, наделил нас достаточной способностью и изобильными средствами для разумных развлечений, а посему нечего нам роптать на то, что мы не ангелы, обитающие в мире, где неведомы перемены и столкновения интересов и страстей.
Тайна этого мира остается тайной, однако она раскрывается нам в степени, достаточной для того, чтобы испытывать уверенность. Мы вынуждены признать, что, если каждый человек будет делать все то, что в его власти сделать, что, как он знает, он должен сделать, лучшего мира нам будет и не нужно. Человек, со всех сторон окруженный Необходимостью, свободен, но не в смысле непреклонной и неразумной, изолированной своей воли, ибо, неизбежно подчиняясь законам природы, он способен, тем не менее, соответственно своим знаниям, изменять, в том, что касается его самого, условия их действия, сохраняя тем самым среднее равновесие между их силой и своей.
Таковы некоторые противоположные мнения древних мудрецов; так мы представили твоему взору всю Древнюю Мысль в сжатом виде. С той или иной степенью достоверности нарисованная нами картина явно указывает на то, что человеческий Разум извечно стремится преодолеть узкие границы, в которые заключают его ограниченные силы и недальновидность; испокон века мы странствуем вдоль границ этого замкнутого круга, плутая в трех соснах и постоянно встречаясь с одними и теми же неизбежными и непреодолимыми сложностями. Наука со всеми своими приборами, особенно астрономия со своим телескопом, физика — со своим микроскопом, и химия со своими анализами и смесями, значительно расширили сферу наших представлений о Боге, обозначив безбрежный океан Вселенной, распространяющейся от нас во все стороны, ее звездные системы и не видимые глазу мириады микроскопических живых существ на суше и в воде; они познакомили нас с новой величественной и могущественной сущностью под названием «электричество», определенно являющейся промежуточным звеном между материей и духом; но тем не менее, Бог становится для нас лишь менее и менее постижимым, и мы понимаем, что в своих умозаключениях лишь снова и снова повторяем мысли древних мудрецов.
Где же тогда среди всех этих противоречивых мнений находится Истинное Слово Масона?
Брат мой, на большинство вопросов, так мучивших человеческий разум во все времена, мы с нашим человеческим интеллектом не способны дать ответы, однако, даже не понимая, мы, как я уже говорил, все равно способны верить.
Истинное Слово Масона можно обнаружить в сокрытых и глубинных значениях Неизрекаемого Имени Господня, сообщенного Самим Господом Моисею, которое впоследствии было утрачено в силу чрезмерных предосторожностей, предпринятых для сохранения его в тайне. Истинное произношение этого Имени действительно хранилось в глубочайшей тайне, а как бы «внутри» этой тайны хранилась другая, еще более таинственная тайна его истинного смысла. В этот смысл входит вся и всяческая Истина относительно природы Бога, которая только может быть доступна нашему пониманию.
В течение неизмеримо долгого времени Он был известен под именами Эл, Эль Шаддай, Элохаим, Адонай, как Предводитель, или Вождь, Небесных Воинств, как совокупность природных сил (Элохим), как Могучий Победитель, враг Быка и Осириса, Душа Природы, или сама Природа; этот Бог был своего рода воплощением человека, он обладал человеческими страстями; это был бог неба, просто слегка изменивший имя, которое он сообщил Моисею как היוה (ЙХВХ), говоря ему: «יהאה אשר איהה» (эхье ашер эхье) — «Я Есмь Сущий». Давайте рассмотрим некоторые эзотерические, то есть сокрытые, смыслы Неизрекаемого Имени.
Этот глагол практически никогда не используется сам по себе, в качестве смыслового глагола-связки между словами в предложении, подобно смысловым глаголам в греческом, латинском и нашем, английском (am, is, are, was) языках. Он всегда обозначает существование, бытие, реальность. В английском языке его настоящее время также подразумевает действие или состояние в будущем, особенно при использовании модальных глаголов долженствования и объективной возможности shall и may. Слова «הוה» (ху) и «הוא» (хуа) являются халдейскими формами прошедшего времени этого глагола, полностью соответствуя древнееврейским «הוה» (ху) и «היה» (хи) и означают «был, стал, существовал».
«הוה» (ху) и «היא» (хи) – это личные местоимения, соответственно, мужского и женского рода, то есть «он» и «она». В Книге Бытия (4:20) мы встречаем фразу: «הוא היה» (ху хайя) – «Он был», а в Левите (21:9): «את אבהי יהא» (эт абия хи) – «ее отца». Однако это местоимение женского рода часто записывается в форме «הוא» (хуа), в то время как форма « היא» (хи) встречается во всем Пятикнижии всего одиннадцать раз. Иногда формой женского рода передается также местоимение «оно», хотя в большинстве случаев это местоимение заменяется формой мужского рода.
Когда слово оканчивается буквами י (йод), ו (вав), ה (хей) или א (алеф), которым не предшествует и за которыми непосредственно не следует никакая гласная, эти буквы обычно просто отбрасываются, например, в слове «גי» (гай) — «долина», которое изначально писалось как «גיא» (гайя).
Таким образом, оппозиция «הוא־יהא» (хуа-хиа) — «он-она» — может обозначаться также и как «ה־יה» (ху-хи), или, путем перестановки букв, широко распространенной среди талмудистов, как «יהו־ה» (йих-йух), то есть, в конечном счете, мы получаем Тетраграмматон — Неизрекаемое Имя.
В Книге Бытия (1:27) сказано: «И сотворил Бог [Элохим] человека по образу Своему, по образу Божию [Элохим] сотворил его; мужчину и женщину сотворил их». Иногда Священное Слово записывается графически, в форме треугольника:
ה
ה ו
ה ו ה
ה ו ה י
Нам известно, что древнееврейские мудрецы полагали такое изображение Имени Господня символом Творения. Таинственный союз Господа с Его творением воплощен в литере «хей» (ה), которую они считали агенсом Божественной Силы, почему и полагали, что владеющий истинным произношением Божественного Имени способен творить чудеса.
Личное местоимение «הוא» (ху) — «он» — часто используется само по себе для обозначения понятия «Бог». Ли, например, пишет, что во многих случаях под ним следует понимать слова «Иегова», «Элохим», «Ях» или другие Божественные Имена, однако в этом даже нет необходимости. Чаще всего оно обозначает мужчину, мужской первопринцип, плодородный и творческий первопринцип Силы.
Талмудисты обычно скрывали тайные значения и истинное произношение священных слов путем перестановки букв.
Практически повсеместно в древнем мире встречается практика обратного написания тех или иных слов. Так, слово Нейта, имя древнеегипетской богини, греки переписали наоборот, получив имя Атена (Афина), у римлян превратившееся в имя Минерва. По-арабски, планета Венера называется Нагид, а по-гречески, получается Диган, или Диан(а); на фарси — Нигад («природа») — а сэр Уильям Джонс5 пишет, что это слово встречалось также в форме «Нагид». А ведь нам известно, по свидетельству Страбона, что армяне называли Венеру Анаис, или Анаита6.
Небу, по-китайски, Тян, поклонялись в египетском Саисе под именем Нейт. Перепишите это слово наоборот, с соответствующими изменениями, и у вас получится, как мы уже говорили, имя Афины. Древние персы именовали Венеру Митрой. Геродот, который пишет об этом, добавляет, что среди скифов ее имя было Артимпаса7, а «артим» — это Митра наоборот. Таким образом получилось и греческое имя Артемиды, то есть Дианы.
Одно из значений имени Рама на санскрите — это Кама, бог Любви. Перепишите первое имя наоборот — и получите «амар», а потом измените букву «а» на «о», — и получите «амор» (amor), то есть «любовь», по-латыни. Поскольку латинский глагол выглядит как «amare», наверное, изначально существительное выглядело все-таки как «amar», а не как «amor». Точно так же санскритское слово Дипака среди своих значений имеет «любовь», и часто его пишут как Дипук. Перепишите это слово наоборот — и получите «купид», то есть, с добавлением греческого окончания — «купидон».
Древнеарабский консонантный суффикс «р-х-м» произносился как «раам» и означал «милость, сочувствие, ствол». Стоит переписать его наоборот — и мы получим «м-х-р», что на фарси означает «любовь» или «Солнце». По-древнееврейски, «сердце» — это «лэв», а по-халдейски — «бэл», то есть консонантный суффикс состоит из одних и тех же согласных — «б (в)» и «л».
«Голова» на фарси — это «сар». Перепишите это слово наоборот — и получите арабское «рас», то есть древнееврейское «рош», халдейское «реш», самаритянское «раш» и эфиопское «рьяс», — и все эти слова также означают «голова, глава». По-арабски, «кид» — это «правило, уложение, закон, обязательство, пункт соглашения»; если переписать это слово наоборот и прибавить в конце букву «е» — получим греческое слово «дике» со значением «справедливость». «Венец», по-коптски, — это «хлом». Перепишем это слово наоборот, и получим древнееврейское Молох, или Малх, то есть «царь, венценосец».
В кунном чтении древнейших китайских иероглифов значок звука «хе» (или «ке») — это иероглиф «Солнце» (О), на фарси это «гау», а по-турецки — «гью»; «Луна» на санскрите — это «уг», а по-турецки — «ай». Необходимо помнить, что в древнем Египте и вообще практически повсеместно в мире Солнце изначально было женского рода, а Луна — мужского. Древнеегипетское имя Ио было именем Луны, а между тем, во время вакхических Мистерий посвященные постоянно распевали: «Ευοε Σαυοε! Ιο Βακχε!» (Эвоэ савоэ! Ио Бакхе!).
Бунзен8 приводит следующую таблицу форм местоимений «он» и «она» в разных языках:
Таким образом, становится очевидным, что Неизрекаемое Имя Господне не только содержит в себе величайшую философскую идею, что Бог есть Ens, To Ov, Абсолютное Бытие, сущность Которого состоит в том, чтобы Быть, но и подразумевает, что это «Единственная Сущность» Спинозы, Бытие, Которое никогда не могло не существовать, в противовес всему остальному, которое не есть, но бывает или становится; это не Природа и не Душа Природы, но Творец Природы; также это идея Мужского и Женского Первопринципов в высшем и глубочайшем смысле. Необходимо осознавать, что Бог изначально вмещал в Себя все, что должно быть сотворено; что материя не сосуществовала с Ним и никогда не была независима от Него; что Он не просто сформировал и составил в должном порядке уже существовавший к тому времени Хаос, чтобы создать Вселенную, но вместо этого Его Мысль проявилась вовне в этой Вселенной, которая сим и была сотворена, а до того ее просто не было нигде, кроме Его Мысли, где она уже была; что Творческая Сила, или Дух, и плодородная Материя, практически всеми народами древности считавшаяся женской сущностью, изначально содержались в Господе; что Он Был и Есть Всё, что только есть и будет, и Всё, что только может быть, что именно в Нём всё существует, движется и имеет свое бытие.
Такова величайшая тайна Неизрекаемого Имени; однако истинное расположение его букв, и, конечно, его истинное произношение и истинный смысл со временем были совершенно утрачены практически всеми, кроме тех немногих избранных, которым было доверено сохранение этих тайн; эти тайны скрывали от основной массы народа, ибо Господь, Которого именовали тайным метафизическим Именем, не был тем персонализированным капризным божеством, тем зримым и осязаемым богом, в которого верила основная масса народа, ибо только такой образ Бога был доступен грубому и недалекому народу.
Диодор пишет, что Имя, которое даровал Господь Моисею, было ΙΑΩ. Феодор9 полагает, что самаритяне называли Бога IABE, а иудеи — ΙΑΩ. Филон Библский указывает форму IEYQ, а Клемент Александрийский — IAOY. Макробий пишет, что для всех язычников общепризнанной аксиомой было именование Верховного Бога трехбуквенным именем IAQ. И Кларийский Оракул вещал: «Узнай же, что IAQ есть Бог Великий и Верховный, правящий всем и надо всем». Литера I означает Единство, а литеры A и Q — это, соответственно, первая и последняя буквы греческого алфавита.
Отсюда и часто цитируемое выражение: «Я Есмь Первый и Последний, и нет другого бога рядом со Мной; Я Есмь Альфа и Омега, Первый и Последний; Я Есмь Альфа и Омега, Начало и Конец; Я Был, Есмь и Пребуду, Всемогущий»10. Здесь мы снова видим отблеск той же великой Истины, что Бог есть Всё, Причина и Следствие, начало — то есть Творческий Импульс, или Творческая Сила, — и конец, то есть Результат воздействия этой силы; что в действительности Он есть все, что только вообще есть в этом мире, что было и чему еще только суждено появиться. В этом смысле законным является также и утверждение, что вне Него ничего никогда не было и не могло быть, ничто не могло сосуществовать с Ним, или существовать независимо от Него, или существовать само по себе, или само по себе появиться.
Отсюда происходит и значение слова «Элохим»: это существительное во множественном числе, использующееся в описании акта Творения мира в Книге Бытия с глаголами в единственном числе, а также являющееся составной частью имени Иегова-Элохим, впервые встречающегося в четвертом стихе второй главы этой книги, которое теперь становится для нас более ясным. Элохим — это совокупное единство проявленных Творческих Сил, или Властей, Бога, Его эманаций, а Иегова-Элохим — это Абсолютное Бытие, или Сущность всех этих Сил или Властей, действенными воплощениями, эманациями Которой они являются.
Такова глубочайшая истина, сокрытая в древней аллегории, двойной пеленой укрывающей ее от взоров основной народной массы. Таков эзотерический смысл Творения мира в индийской, халдейской и финикийской космогониях. Образы же активной и пассивной Сил, мужского и женского Первопринципов — оплодотворяющих Небес с их светилами и зачинающей жизнь Земли, — обычно скрывающие от основной массы народа, в силу неспособности большинства людей осознать его во всех полноте, учение о том, что материя не вечна, но что единый Бог есть изначальное и вечное Бытие, Абсолют, от Которого произошло все сущее и к Которому все возвращается в конце времен; что все и всяческие нравственные законы происходят не от взаимоотношений вещей и явлений материального мира, а от Его Мудрости и Высшей Справедливости как Всемогущего и Высшего Законодателя. И практически всеми и во все времена считалось, что Истинное Слово было утрачено, поскольку утрачен был его смысл, причем, даже иудеями, хотя следы истинного Имени еще можно встретить (правда, вне истинного смысла) в боге Ху древних кельтских друидов и китайском имени Бога Фо-Хи11.
Стремясь осознать Абсолютные Истину, Красоту или Благо, мы оказываемся не в состоянии приблизиться к абстрактному пониманию ни одного из этих понятий. Нам каждый раз приходится ссылаться на какие-то совершенно материальные объекты или явления, в которых они воплощаются и для которых являются первым и последним основополагающими принципами.
Нравственная Истина, как любая иная вселенская и необходимая истина, не может вечно оставаться чистой абстракцией. Абстракции — это не реальность. Нравственная Истина постигается нами только в нас самих. В силу закона необходимости, где-то обязательно должно находиться некое Существо, которое не только постигает ее, но и образует. Оно должно обладать следующим качеством: оно диктует нашему нравственному взору не только истину, которая нам видится вселенской и необходимой, но и истину, которая воздействует на нашу волю. Это закон. Мы сами этот закон не устанавливаем. Он налагается на нас помимо нашей воли; его источник, в силу необходимости, должен пребывать вне нашей сферы. А это утверждение подразумевает и наличие Законодателя. Он не может быть существом, подпадающим под действие этого закона, — но только обладающим в высшей степени всеми атрибутами нравственной Истины. Нравственный закон, вселенский и необходимый, в силу этой необходимости, должен иметь своего автора — необходимое существо, состоящее из справедливости и милосердия, каковыми оно обладает в наивысшей степени.
Поскольку все красивые и все истинные вещи стремятся: одни — к Единству, которое есть абсолютная Истина, а другие — к Единству, которое есть абсолютная Красота, — все нравственные принципы также стремятся к единому центральному принципу, который есть абсолютное Благо. Так мы приходим к осознанию понятия Блага-в-Себе, Абсолютного Блага, высшего по отношению ко всем и всяческим прочим долгам и обязанностям и определяющего их. Это Абсолютное Благо, в силу необходимости, является неотъемлемым свойством Абсолютного Существа. Абсолютных Существ не может быть несколько; не может быть так, чтобы Абсолютная Красота, Абсолютная Истина и Абсолютное Благо воплощались в разных существах. Абсолютная Необходимость подразумевает Абсолютное Единство. Истина, Красота и Благо суть не отдельные, независимые одна от другой, сущности, а одна и та же сущность, просто именуемая по-разному, потому что разные ее имена — это имена различных ее основополагающих свойств, различных стадий, которые проходит в своем развитии (и в нашем понимании) Абсолютное и Беспредельное Совершенство. Воплощенные в этом мире конечных и относительных понятий, эти три свойства разделяются между собой, и только так становятся постижимы для нашего ограниченного разума, познающего все только в разделении. Но в Существе, от Которого они проистекли, они остаются едины, и это Существо, одновременно Единое и Триединое, объединяет, таким образом, в Себе совершенную Красоту, совершенную Истину и совершенное Благо. Это Существо — Бог.
Бог, в силу необходимости, является основой нравственной Истины и личной нравственности человека. Человек — это нравственная личность, то есть он наделен разумом и свободой. Он способен следовать путями добродетели, и добродетель претворяется в нем в две основные формы: уважение к другим людям и любовь к ним, то есть справедливость и милосердие.
Творение не может обладать какими-либо чертами и свойствами, которыми не обладает творец. Следствие может осуществиться и начать существовать только в силу некоей причины. И причина обязательно содержит в себе все основные черты и свойства следствия. Следствие характеризуется несовершенством, ущербностью и бренностью. Зависимое и производное, оно несет в себе метки и условия зависимости; и его несовершенство подчеркивает совершенство причины, иначе пришлось бы признать, что в следствии содержатся элементы вечности в отсутствие всякой причины.
Бог — это существо не логическое, Природу которого можно было бы объяснить дедуктивным путем, при помощи алгебраических уравнений. Если, взяв за основу какое-либо одно Его основополагающее свойство, постепенно, одно за другим, дедуктивным путем вывести из первого остальные свойства, как это делают геометры и схоласты12, у нас получатся одни лишь абстракции. Но нам необходимо преодолеть эту пустую диалектику, чтобы достигнуть понимания истинного Живого Бога. Первое, что мы способны понять о Боге, это то, что Он есть Беспредельное Существо; и это понимание приходит к нам не априорно, не отдельно от всего нашего прочего жизненного опыта. Именно самосознание, в первую очередь, осознание собственного бытия и его ограниченности, приводит нас к пониманию того факта, что существует и некое иное Существо, бытие Которого является основой нашего бытия, само по себе не являясь ничем ограниченным. Если бытие, которым мы наделены, заставляет нас неизменно возвращаться к нашему Истоку, обладающему тем же самым бытием, что и у нас, только в неизмеримо большей степени, также и все сущностные свойства нашего бытия должны обладать беспредельными первоисточниками. Посему Бог предстает теперь не Беспредельным, Абстрактным и Неопределяемым Существом, не доступным для постижения разумом или сердцем, но реальным Существом, определяемым, подобно нам всем, нравственной личностью; и следовательно, изучение наших собственных душ неуклонно ведет, не давая нам уклоняться в сторону абстрактных гипотез, к постижению Бога, одновременно неизмеримо возвышенного и пребывающего в непосредственной связи с нами.
Если предположить, что человек свободен, то свободен и Бог. Странно было бы полагать, что в то время, как творение обладает этой чудесной властью распоряжаться самим собой, выбирать и свободно изъявлять свою волю, Существо, сотворившее его, подвержено воздействию некоей необходимости, причина которой, пусть и содержится в Нем Самом, является какой-то отдельной механической или метафизической силой, низшей по отношению к личной, осознанной причине нашего бытия, которую мы отлично осознаем. Бог свободен, потому что свободны мы; но Он не свободен так же, как свободны мы. Он одновременно есть всё, что мы собой представляем, и ничто из того, что мы собой представляем. Он обладает всеми теми же свойствами, что и мы, только в беспредельно огромной степени. Таким образом, Он обладает беспредельной свободой и беспредельным разумом; и поскольку Его разум идеален и свободен от неопределенности и предубеждений, поскольку он способен мгновенно определять, что есть высшее Благо, беспредельная свобода Бога позволяет Ему немедленно по осознании это Благо творить, причем, без каких бы то ни было усилий.
Поскольку мы приписываем Богу свободу, лежащую в основе нашего бытия, мы также наделяем Его присущими нам справедливостью и милосердием. Для человека это добродетели; для Бога же — неотъемлемые свойства. То, что для нас является усердным следованием долгу, налагаемому на нас нашей свободой, для Него — сама суть Его природы. Само понятие права и то уважение, которым право повсеместно пользуется, наглядно свидетельствуют о высоком предназначении нашего бытия. Поскольку уважение к праву лежит в основании правосудия, Совершенное Существо не может не признавать и не уважать прав даже самого низшего из Своих творений, ведь Оно Само наделило их этими правами. Бог есть высшая справедливость, раздающая каждому должное, причем, не по обманчивому внешнему виду, а по самой сути вещей. И поскольку человек, в принципе, довольно ограниченное существо, способен выходить за пределы своей личности, забывать о себе самом, например, когда он возлюбил ближнего своего, как самого себя, и полностью посвятил себя служению целям его чести, счастья и совершенства, следовательно, Совершенное Существо должно в неизмеримо высшей степени обладать этой беспристрастной милостью ко всем творениям Своим, милостью, которая в человеке почитается высшей добродетелью. Бог обладает беспредельной милостью по отношению ко всем творениям Своим, которая выражается, в первую очередь, в том, что Он даровал всем нам бытие, которое вполне мог нам и не даровать, и каждый день мы можем наблюдать неисчислимые знаки Его Провидения, постоянно являемые нам.
Платон отлично осознавал эту Божественную любовь и выразил ее в следующих великих строках: «Давайте поговорим о причине, побудившей Великого Устроителя Вселенной сотворить эту Вселенную и управлять ею. Он был благ, а всякий, кто благ, не обладает свойством злой воли. Свободный от нее, Он пожелал, чтобы все сотворенное Им было, насколько возможно, подобно Ему». Христианство добавило к этой формулировке следующее положение: «Бог свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками»13.
Неверно было бы утверждать, как это часто делается, что христианству принадлежит честь открытия этого высокого чувства. Нет необходимости в унижении человеческой природы ради возвышения христианства. В древности милосердие было известно, неоднократно описано и часто практиковалось; его первое, столь трогательное и — слава Богу! — столь часто встречающееся проявление — это доброта, в то время как его высшее проявление — это героизм. Милосердие есть посвящение себя служению ближнему, и невыразимо глупо было бы думать, что в истории человечества был такой период, когда душа человеческая была совершенно лишена части своей внутренней сути, своего наследия, а именно способности к жертвенности. Но совершенно ясно, что именно христианство широко распространило и популяризировало эту добродетель, а также что до Христа никто не произносил: «Сие есть заповедь Моя, да любите друг друга, как я возлюбил вас»14. Милосердие неизменно предполагает справедливость. Тот, кто воистину любит ближнего своего, уважает и права ближнего своего; но еще больше любит ближнего своего тот, кто забывает о своих собственных правах. Эгоизм привык продавать и присваивать. Любовь же испытывает удовлетворение, отдавая и делясь. У Бога любовь та же, что у нас, только в неизмеримо большей степени. Бог неисчерпаем в Своем милосердии точно так же, как неисчерпаем Он Сам по своей природе. Беспредельное Всемогущество и Беспредельное Милосердие, беспредельной Его доброй волей извлекаемые из Его Сущности для того, чтобы беспрестанно даровать всяческие блага миру и человечеству, учат нас тому, что, чем больше мы отдаем, тем богаче становимся.
Поскольку Бог беспредельно благ и справедлив, Он не может желать ничего, что было бы несправедливо или не благо. Будучи всемогущим, Он способен сделать, а следовательно, делает, всё, что пожелает. Мир — творение Божье, а посему он совершенен.
Однако в мире существует беспорядок, ставящий под сомнение справедливость и благо Самого Бога.
Принцип, неразрывно связанный с самой идеей Бога, гласит, что каждый нравственный агенс заслуживает вознаграждения, если действует во благо, и наказания — если действует во зло. Этот принцип — вселенский и необходимый. Он абсолютен. Если он не действует в этом мире, то значит, он ложен, или мир неупорядочен.
Однако благие деяния не всегда увенчиваются счастьем, как и деяния злые — горем. Хотя зачастую этот факт скорее кажется, нежели является таковым; хотя добродетель, то есть извечная борьба со страстями, исполненная достоинства, но также исполненная и горя и боли, чаще всего ведет именно к ним, к горестям и боли, при условии, что грех ведет к ним же, но еще большим по масштабам; хотя мыслящая совесть, сопутствующая добродетели, порождает внутреннее счастье; хотя общественное мнение обычно справедливо судит о том или ином человеке и свойствах его характера, вознаграждая добродетель уважением и почтением и карая порок презрением и бесчестием; и наконец, хотя справедливость все же правит миром, а самым верным путем к счастью остается путь добродетели, — тем не менее, существуют и исключения из правила. Добродетель в этом мире не всегда вознаграждается, а порок не всегда карается.
В этой теореме нам дано следующее: (1) принцип награды и наказания: каждое благое деяние должно быть вознаграждено, а злое — наказано; (2) принцип вселенской справедливости и всемогущества Бога; (3) возможность существования в мире случаев, которые не подпадают под действие всеобщего вселенского закона награды и наказания. Как же нам ее доказывать?
Отвергнуть два принципа, гласящие, что Бог справедлив и всемогущ и что существует абсолютный закон воздаяния, — значит, сровнять с землей все здание людской Веры.
Принять их — значит, принять как должное и то, что нынешняя жизнь может прекратиться здесь и продолжиться в каком-либо ином месте. Нравственная личность, действующая во благо или во зло и ожидающая, соответственно, вознаграждения или кары, неразрывно связана с телом, живет в нем, пользуется им, в некоторой степени зависит от него, но при этом не есть оно само. Тело состоит из частей и органов. Оно способно увеличиваться или уменьшаться в размерах, оно делимо практически до бесконечности. Но вот это нечто, которое обладает собственным сознанием, которое говорит «я, меня, моё», которое осознает свои свободу и ответственность, также осознавая, что не подвержено делению, что оно едино и просто, что это «я» невозможно разделить пополам, что можно вырезать у человека ребро и выбросить, но вместе с ним не будет выброшена никакая частица этого «я», — это нечто остается неизменным и верным себе во всем разнообразии явлений, в которых оно проявляется. Самосознание, неделимость и абсолютное единство личности определяют ее духовность, то есть являются неотъемлемыми составляющими личности. Не будет преувеличением повторить здесь старую как мир мысль, что душа человека совершенно отлична от его тела. Душой мы обычно называем личность человека, неотделимую от признанных ее основополагающих свойств, то есть мысли и воли. Существо, не обладающее самосознанием, — это абстракция, а не личность. Именно личность неделима, обладает самосознанием и является простейшей и единой сущностью. Ее свойства, развиваясь, не приводят ее к делению, то есть распаду. Она неделима и нерушима, а посему может быть бессмертна. В ее бессмертии нуждается Высшая Справедливость, а мы знаем, что она не требует ничего, что было бы невозможно. Духовность души есть условие и необходимое основание ее бессмертия; нагляднее всего это демонстрирует закон воздаяния. Первое доказательство здесь метафизическое, второе — нравственное. Добавьте сюда извечное стремление всех душевных сил к Бесконечности и принцип Первопричины, — и бессмертие души не нуждается более ни в каких доказательствах.
Посему Бог, в соответствии с масонской верой, есть Беспредельная Истина, Беспредельная Красота и Беспредельное Благо. Он есть Святая Святых, Творец Нравственного Закона как основания Свободы, Справедливости и Милосердия, Определитель Наград и Наказаний. Такой Бог совершенно не является абстракцией: это свободная и разумная личность. Он сотворил нас по образу и подобию Своему; от Него мы получили закон, управляющий нашими судьбами; Его суда над собой мы ожидаем. Именно Его любовь вдохновляет нас на наши милосердные деяния; именно Его справедливость управляет нашим правосудием, правосудием нашего общества и справедливостью наших законов. Мы постоянно напоминаем сами себе, что Он бесконечен, иначе мы неизбежно со временем унизили бы Его; вообще, Его все равно что не существовало бы для нас, не создай Он Своего образа и подобия в нас самих, в виде наших души и разума.
Возлюбив Истину, справедливость и высокое достоинство души, мы должны осознавать, что этим мы возлюбили Бога в данных формах Его бытия и нам следует почитать их как искры единого огня священной веры. Мы должны понимать, что постоянно странствуем среди бесчисленных пересекающихся следствий воздействия сил Вселенской Природы, которые суть Силы Бога; что, в ходе своих исследований раскрывая истину, мы тем самым постигаем мысль Бога; когда мы постигаем, что есть благо, мы тем самым постигаем Волю Бога, предначертанную для всей Вселенной в качестве неизменного закона; когда мы испытываем жертвенную любовь, мы приобщаемся к чувству Беспредельного Бога. Следовательно, когда мы выражаем почтение к могущественной космической силе, это для нас не слепая Судьба и не атеистический или пантеистический «Мир», а Беспредельный Бог, Которого мы чувствуем и познаем, с Которым встречаемся лицом к лицу. Следовательно, нам нужно осознавать и разум Бога, и Его чувства, — и тогда наше собственное бытие будет бытием во бытии Божьем.
Мир — это также единое целое, обладающее гармонией, ибо Единый Господь мог сотворить только нечто гармоничное и совершенное. Гармония Вселенной соответствует единству Бога, равно как и неисчислимое количество физических миров соответствует бесконечности Бога. Сказать, что Вселенная — это Бог, значит, признать только мир и, в сущности, отвергнуть Бога. Назовите такое представление как хотите — оно все равно останется атеизмом по сути. С другой стороны, если принять за данность, что Вселенная не содержит в себе Бога и что Он существует совершенно отдельно от нее, то мы неизменно придем к недоказуемой и практически невозможной умозрительной конструкции. Различать не значит разделять. Я различаю себя со своими качествами и последствия своих действий, хотя и не отделяю их от себя. Так и Бог не есть Вселенная, хотя Он присутствует повсюду, в духе и истине.
Для нас, как и для Платона, Абсолютная Истина пребывает у Бога. Это Сам Бог, одна из его форм. В Боге пребывают все неизменные принципы реальности и познания. В Нем все вещи обретают бытие и разум. Именно приобщением к этому Разуму наш разум обретает некоторые свойства Абсолюта. Каждое разумное суждение содержит истину, а каждая истина подразумевает существование Абсолютного Бытия.
Таким образом, с любой точки зрения — метафизической, эстетической и, превыше всего, нравственной, — мы приходим к признанию единого Принципа, общего центра, первоосновы всякой истины, всякой красоты, всякого блага. Истина, красота и благо — это лишь разные откровения одного и того же Беспредельного Существа. Так мы приступаем к порогу религии и вступаем в духовное общение с носителями всех мировых философий, признававших существование Бога, а также всех религий на Земле, которые покоятся на верном основании изначальной естественной религии, той самой религии, которая открывает всем нам свет истинной Веры, не нуждаясь в посредничестве того или иного Откровения. Пока философия не развилась до единения с религией, она остается более приземленной, чем самое несовершенное и грубое религиозное поклонение, потому что любая религия исполняет важнейшую задачу: она наделяет человека Отцом, Свидетелем, Утешителем и Судьей. При помощи религии философия соединяется с человечеством, которое во всех уголках Земли стремится к Богу, верит в Бога, уповает на Бога. Философия изначально содержит в себе основы практически любой человеческой религии, она берет у них основополагающие принципы и возвращает их обогащенными Светом, возвышенными над неопределенностью, защищенными от всякого нападения.
В силу необходимости и Своей Природы, Бесконечное Существо должно творить и сохранять Конечное, передавая ему частицу Своей природы. Невозможно представить себе никакую бренную вещь, которая существовала бы вне Бога и без соответствующих оснований и причин, или Бога, Который бы существовал, не творя бренные вещи. Бог есть необходимая изначальная причина существования этого мира, неотъемлемое условие его существования, а мир, в свою очередь, — это неотъемлемое условие существования Бога, неизбежное следствие Его существования. В силу Своего Бесконечного Совершенства Он вечно творит, сохраняет и благословляет все сотворенное Им. Таков венец современной метафизической науки, ее окончательный вывод. Река философии течет от Аристотеля до Гегеля15, вынося на берега дельты именно этот вывод; но он снова ставит нас перед необходимостью разрешить древнейшее из противоречий. Если Его Природа состоит в том, чтобы творить, если нашему пониманию недоступно Его бытие в одиночестве, без сотворенных Им вещей, то, следовательно, все сотворенное Им сосуществовало с Ним вечно.
Если же Он мог хотя бы в течение одного мига пребывать в одиночестве, не творя, то, следовательно, Он мог пребывать в бездействии и мириады вечностей. Так мы снова возвращаемся к учению о Боге как Душе Вселенной, сосуществующей с нею. Ибо все сотворенное Им имело начало, и сколь много времени ни прошло бы с этого начала, целая вечность протекла до него. Разница между наличием какого-то начала и безначалием огромна.
Но кое в чем мы все же можем быть уверены. Мы обладаем самосознанием; мы осознаем себя если не как сущности, то, по крайней мере, как способность существовать, действовать и испытывать на себе действие со стороны. Мы осознаем себя не как вещи самопорожденные или существующие исключительно сами по себе, но лишь как вещи зависимые, как в плане своего появления на свет, так и в плане поддержания своего существования.
Среди первых и основных идей самосознания, среди составляющих наши души атомов мы находим идею Бога. Если тщательно исследовать ее средствами нашего пытливого разума, выяснится, что это идея Бога как бесконечного, совершенного и всемогущего, совершенно мудрого, справедливого, любящего и святого Абсолютного Существа, не имеющего и не могущего иметь никаких пределов ни в чем. Это Существо сотворило нас, сотворило всё, поддерживает наше существование, поддерживает существование всего; Оно сотворило наше тело, но не единым актом творения, а серией действий, занявших много лет (ибо тело человека есть результат развития всех сотворенных вещей), сотворило наш дух, наш разум, совесть, наши страсти, душу, волю, для каждого из нас назначило определенный образ действий, каждому определило цель в жизни. Это самосознание ведет нас к осознанию Бога и наконец к осознанию бесконечности Бога. Это высшее свидетельство нашего собственного бытия, равно как и бытия Бога.
Если Бог существует, Он, в силу необходимости, всемогущ в пространстве Космоса. И за пределами галактик всех самых далеких от нас звезд Он такой же, как здесь. Не может быть ни единой пылинки, мелькающей в солнечном луче, ни малейшей живой клетки, открывающейся нашему взору только под микроскопом в капле морской воды или в частице мха, где не было бы Его.
Он также не может не быть вечен во времени. Не было такой секунды, еще задолго до того, как впервые загорелись звезды, когда бы Его не было. В самых отдаленных частях небесного свода, в районе пояса Ориона16, среди невидимых для невооруженного глаза миллионов, населяющих квадратный дюйм известняка, Он был всегда, точно так же, как есть сейчас. Он в каждой мельчайшей, неразличимой и даже невообразимой доле секунды, равно как и во всем необъятном Времени, в вечности до и в вечности после; Его Здесь со- расположено со всем Пространством, и Его Сейчас современно всему Времени.
Во всем этом пространстве и во все это время Его бытие распространяется повсеместно, оно неделимо и воздействует на всё повсюду и одинаково; Бог беспределен, совершенен, всемогущ, мудр, справедлив, исполнен любви и свят. Его бытие есть непрестанная деятельность, творение, а посему — Его самоотдача этому миру. Бытие этого мира, в сущности, есть становление, состояние постоянного творения и поддержания жизни. Так сейчас, и так было неисчислимые и невообразимые миллионы миллиардов лет назад.
Все это философия, неизбежное стремление человеческого разума строить умозаключения. Это не столько мнение Кольриджа17 или Канта18, сколько их учение: это не то, о чем они догадывались, но то, что они знали.
—
